Фортепьянная клавиша запала
на прикосновение пальца, легкий
нажим и продавливание во внутрь,
в пыльные закоулки латунного
механизма, с натянутыми струнами,
не до предела, но почти, когда
кажется, что под черной крышкой
покоится арфа, лежит себе на боку
и не дышит, придавленная деревянной
тяжестью плоской выжженной пустыни,
засаженной гладиолусами в длинных
стеклянных бутылях с разводами
фиолетовой плесени изнутри.
Видела бы ты себя со стороны,
в процессе выковыривания клавиши,
и попытки немедленно возвратить
нужную ноту резко оборванной
музыкальной фразе. Так поступала
твоя мать, бабушка, старшая дочь.
Из овальных портретов на стенах,
к жанру мужеского можно отнести
композитора Мусоргского, хмуро
глядящего в глубину самое себя,
правый глаз его, словно припух от
прикосновения сердобольных ладоней.
Этого никто со стороны видеть не мог,
нечто сродни захороненной арфе
или недрам оборванной музыкальной
фразы, хранящей тепло прикосновения
живых, нервных и трепетных пальцев
к пожелтевшей костяной клавише,
никогда не знавшей других видов,
не нюхавшей ни табака, ни пороху,
затаившейся и не проронившей
ни звука.