Как птенец, скрытый стенками гнезда от житейской бури,
Как старик, считающий свою палку защитой от всех напастей,
Как рыба, спешащая вернуться на нерест, пока не поймали,
Как каменный идол, не желающий знать, что такое житейские страсти,
Как поэт, кружевом слов прячущийся от мира,
Как старый кот, которому ничего, кроме тепла, не надо,
Как романтик, из пошлой бабы сотворивший себе кумира,
Потому что больше никто не соглашался, и даже награды
Не помогают, ибо страх измениться сильней жажды славы,
Как домохозяйка, не умеющая спорить с теми, кто заведомо правы,
Так и я не знаю, что будет рядом,
Я ищу непонятным мне самой взглядом,
Куда убежало прошлое – да и было ли оно где-то?
Моя душа февральским морозом раздета
До самого сердца, страдающего амнезией…
Наверно, от тебя половым путем заразилась.
***
Я смотрю на тебя и вижу только свое отражение,
И боюсь не себя, а тех, кто не разберутся
И не смогут распутать траектории наших движений,
А нам с тобой все равно… когда, наконец, уймутся
Наши внутренние враги – гордость и леность,
И спящие рядом с нами поймут нашу бренность,
Мы разойдемся в любые стороны по любым причинам,
И все потому, что я – женщина, ты – мужчина….
***
Две белых птицы в белом снегу замерзли.
Твой сын боится, когда ты становишься грозен,
И прячет под стол любимый сиреневый мячик.
Да, ты не хотел, чтоб у тебя родился мальчик.
Но жена твоя не виновата, что так на меня не похожа.
Мы вчера встретились. Просто как двое прохожих
На одной остановке, обрученные общим трамваем.
И мы обе сделали вид, что друг друга не знаем.
А за окном трамвая пух тополиный,
Назойливый, как таракан, и такой же неистребимый,
Усиленно притворялся февральским снегом…
Как в тот день, когда мы, устав от бега
В никуда от себя самих, сошли с круга.
Ты меня с тех пор перестал называть "подруга"…
Впрочем, уже июнь, и совсем другого года.
Изменились мы, наши семьи, даже природа
К нам по-другому относится.
Она вышла
За две остановки до дома, словно услышав,
Как я про себя повторяю: чтоб ты провалилась…
А впрочем, ведь и хорошо, что не сбылось,
О чем мечтали мы той зимой. У меня дочка,
И все время папу зовет, а "мама" она говорить не хочет.
Почему я тебе пишу? Чтоб забыть о тебе, наверно,
Очистить душу от зимней заснеженной скверны,
Немного покрасоваться, чуть-чуть тебя подразнить…
Кстати, ты сможешь мне еще позвонить?
***
Пустота вокруг. Темнота внутри.
Ничего не видно, как не смотри.
Воскресенье будущее вот-вот
В понедельник давешний перейдет.
Разведу руками небытие.
Все вокруг знакомое, все свое –
Крысы, рифмы, идолы, зеркала…
Краски, рыбы, паузы и слова.
Соберу горстями, сложу в карман.
Утром я из них сочиню роман.
***
Вокруг слишком много того, чего просто не может быть.
Птица не может лететь, рыба не хочет пить,
В немых бесконечностях точек мои слова
Ищут дорог отовсюду до никуда.
Вокруг слишком много всего, что я не могу описать.
Зыбкое марево смыслов, не дающая сна кровать,
И я на этой кровати, спящая вещим сном –
Что мне с того, если утром он окажется ни о чем?
Вокруг слишком много всего. Внутри слишком много меня.
Я – новая леди Годива, не севшая на коня,
Я – смотрящий на нее из окна лорд Полутора Мхов,
Я – его арабский скакун, я – ржавчина конских подков.
Вокруг – бесконечность пространств. Я в центре всего,
И рядом со мною все те, кто знает слово "назло":
Назло живущий ковыль, назло умерший рассвет,
Которому не понравился альбы последний куплет,
И между ними – в мерцании серого золота – я стою,
Рук мне не опустить, не подать тем, кто стоит на краю.
Вокруг слишком много всего, чего просто не может быть,
И нет никакого смысла искать ран, чтобы их бередить.
***
Как тебе моя песня? – Cкорее плач.
– Показать тебе душу? – Нет, лучше спрячь.
– А ты помнишь, милый что завтра – год,
Как моя любовь с нами не живет?
Что случилось, сталось что? В один миг
Разорвал привязанность боли крик.
Кто кричал, не помнишь? – Наверно, ты.
Испугалась встреченной немоты.
Что мне скажешь нынче ты? – Промолчу.
Я немым остаться с тобой хочу.
Что слова, когда в мире смысла нет?
Хочешь, вместо слов подарю рассвет?
– Наши утра разные, милый мой.
Мы с тобою шли встречной колеей,
И однажды встретившись, разошлись.
– Ты на жизнь полуночную не злись:
Солнце скоро встанет, родится свет…
– И окажется, что нас с тобой давно нет.
***
Есть дни, незабываемы, как соль.
Их вкус крупитчатый язык сближает с небом,
И коли человек сыт только хлебом,
Как он тогда на вкус узнает боль?
***
А за окном такая темнота
Кивала нам своею челкой снежной,
Что нам из всех ночей милее стала та,
Когда у нас сил не было на нежность.
Да, наш роман, рожденный темнотой,
Был, как февраль в календаре, коротким.
И огонек над газовой плитой
Был, как и мы, голубоглазо-кротким,
И как и мы, смотрел в окно, где снег
Бежал куда-то… Мы за чашкой чая
Смотрели друг на друга. Из-под век
Текло соленое, влюбленное молчанье.
Молчания хватило до весны.
Немного дольше прожила влюбленность.
И осенью встревоженные сны
Мне разъяснили снега обреченность.
Я заблудилась в той февральской тьме.
Но к осени я выбралась наружу,
И я смогла забыть – и о тебе,
И о в окно стучащей снегом стуже.
А ты грозил… молил… нашел жену.
Родил с ней сына. Молча плакал в трубку,
Все ждал, что я себя тебе верну…
И кровоточили на памяти зарубки
О ночи той, о следующих ночах,
О днях немых и утрах молчаливых…
Мне хватит слов, чтоб ими прокричать –
Да, я была – недолго – но счастливой.
***
Почему разорвалась нить?
А какая нам, впрочем, разница…
Если вместе нас не сложить,
Если порознь нам не справиться…
Слов метель, немоты туман –
На два берега нас расставили,
И случайный февральский роман,
И осенние сны – все растаяло…
***
Есть ночи, что в судьбу вросли
Грибницей окончаний нервных,
И боль придет одной из первых,
Когда слова, что нас спасли,
Привычкой обернутся скверной…