В смурной ландшафт двухтысячного года
Вплелся мотив старинных, прошлых драм
(Драхм греческих). Косней, моя природа;
Чертополох, не унывай, упрям,
С благооткрытой толщи небосвода
Лови мембраной клеток нужный луч,
И расцветай, невянут и колюч.
Сули Улиссу рок в морской пустыне,
Луна, чей лик щербатый все ясней!
Но что-то нам осталось от латыни
(Хотя мы и не говорим на ней) -
Быть может, жесткость фибров и корней,
Что связывают время и пространство,
В преемственности видя постоянство.
На постоялый двор порой зайдя,
Вглядевшись, мы увидим д"Артаньяна
За плотною завесою дождя,
Всего в крови, в себя не приходя
Героем монархистского романа
(И россыпи брильянтовых подвесок
Летят в траву или густой подлесок).
Весло несем лопатой на плече.
Жуя свой хлеб, на зрелища глазея,
Нет прекращенья новой саранче.
ТV принял ключи от Колизея,
Упрямый Фрейд сидит на каланче.
Пал Рим. Балканизирует Европа.
Тепло. Пот каплет на панель лаптопа.
Загнали мы в компьютер силикон
(Что углероду чужд, как турок греку),
Его ж не боги дали человеку,
А превзойдя естественный закон,
Старатель вымыл, сам по пояс в реку.
За ним уже полмира по реке
Зашлепало с мобильником в руке.
Но что же наш больной? насколько плох?
Кой черт понес нас на свою галеру?
Ужели мы наследуем примеру
Скелетно-динозавровых эпох,
В музеях, по Линнею и Мольеру,
Заняв стеклянный ящик твари редкой
Под «Ч. разумный» блеклой этикеткой?
Не выручат ни Данте, ни Шекспир,
Ни рай, ни ад. Сожжен наш старый «Глобус»,
И некому сказать «авек плезир»;
Сожрет ли нас дотла чумной микробус,
Мир чувственный затерт до черных дыр.
Из всех карманов вылезают фиги -
А все же я ищу забвенъя в книге.
Но те ли я слова читал когда-то,
Что вызовет усталый мой дисплей?
Те отблики то пастбищ, то полей,
Где Популюс и Тилия к закату
Бегут аллеей лип и тополей
В той книге - я забыл, в каком году,
И не пойму, во сне или в бреду.