Допустим, я прав… Это значит, что в ночь на расстреле
я встану, как вкопанный, думая, будто бы снится.
И в спину заржут мне те самые кони Растрелли,
решив про себя, что уж больно суровые лица
у наших солдат… Испугаются бедные кони.
На долю секунды мне станет смертельно и больно,
и, падая навзничь, я встречу тебя на иконе,
кричащую нашим солдатам – мол, хватит! довольно!
Но будет, увы, слишком поздно… Фонарные блики
задержат на мертвенном лике желтушный румянец.
Затем только наши солдаты – в финале интриги –
вдруг примут, как часто случается, образы пьяниц.
И все-таки примут… На то ведь у нас и солдаты,
чтоб после отстирывать пятна с парадных мундиров,
и думать о том, что нисколечко не виноваты
ни сами они, ни, тем более, их командиров
не стоит винить, обличать, отнимать револьверы…
Наверное, проще забыть… Это будет в апреле –
Я встану, как вкопанный, даже почти что без веры,
и в спину заржут мне те самые кони Растрелли.