"Казалось автономности больше нет и жизни вышли из своих берегов ,чтобы затопить друг друга"
Ю. Давидов "Онлайн как образ жизни"
Он задумал устроить импичмент своему сердцу, посвятить свое время себе… для того, чтобы отречься от тех, кто отнимает у него его самого. В самой цели не было ничего, что бы выдавало мотив молчаливой, неузнаной другими мести,когда, дойдя до пределов беспомощности, вдруг понимаешь, что приговорить к забвению тех, кого видишь во сне и о ком думаешь -самый превосходный способ расплаты.
Ведь ненавидя, пытаясь причинить боль, еще больше впускаешь других в себя, ничему не учась у них, самому главному-отрицанию. Они, не участвуя в твоей жизни, отрицая твое существование -хоть оно и нуждается в них-, вручают тебе тем самым противоядие от отверженности, дополняя библейский кодекс чести: где око за око, зуб за зуб становятся: забвение за забвение,отрицание за отрицание, несоучастие за несоучастие… Метафизическая война,где нет противников и злого умысла… Никто не претендует на территорию нашего сознания… Мы сами, как липучки для мух, покрываемся чужими судьбами, и отягощенные ими,попадаем в плен побочного эффекта любых отношений, когда тех уже нет, но те, с кем они были, мертвые для наших судеб, остаются в нас, не притворясь живыми… Мы сами их пытаемся оживить в себе. Они, ни в чем не виноватые,становятся паразитами на нашем сознании… Мы создаем в себе мавзолеи, в которых они лежат как живые.И чтобы добраться до самого себя -первозданного-приходится пробираться сквозь баррикады гниющего хлама, оставленного чужими жизнями,- и не добраться… Только в момент сильной физической боли можно ощутить самого себя… просто самого себя… и только себя , во всей полноте…,тотально сосредоточиться на своем существовании, на мгновение утратив всех остальных.
Все сказанное выше отчетливо знакомо лишь определенному типу людей. Целостность их автономности предопределенно нарушена складом личности или воспитанием, они обделены внутренней аэродинамичностью, лишены минимального, здорового запаса паранойи, которые обладает превентивностью не подпускать к себе близко других. Они открыты до такой степени, будто мечтают утратить себя. Уязвимые, они становяться "коллекционерами предательств"- коллекторами, где скапливаются радиоактивные отходы разлук,эгоцентричные по сути,они- зомби собственной, личной эпидемии очарования чужими судьбами. Любая чужая участь кажется им прекрасной. Косность, трусость, глупость, легкомыслие других не создают прецедента для презрения,что было бы спасительным,но невозможным. Пленительность сокрушительна, не оставляет шансов для умиротворения, которое может дать чувство собственных деморкационых линий, за чьи пределы не проникнет ни один невольный лазутчик.
В основании проблемы может оказаться обратимая аномалия-неспособность сделать выбор. Выбор, не обязательно гарантирующий осуществление себя в другом, выбор, который может привести к полному и окончательному отчаянию, если выбранный не примет его и существование выбравшего не будет востребовано. Но таким образом есть шанс обрести путь, к чему бы он не привел… Путь, защищающий от гибельного соблазна тысяч дорог, когда не остается ничего, кроме забвения себя в этой одержимости имплантировать себя в судьбы, кажущиеся столь прекрасными, более близкими и дорогими, чем собственная жизнь, собственная участь пребывающая в невозможности, лишенная уединенности, не знающая о своей исключетельности,не ведающая о своем существовании,не чувствуящая радости от самой себя.
В первый раз он бросил себя в 17 лет у моря, когда вдруг понял, что та, которая любима,(принявшая в силу ее судьбы-его,лишь частично,отдавшая ему только краешек своего существования,такой узкий что иногда на нем мог уместится только он… без нее, покинувший свой ковчег, куда могли уместится его сны, его покой, его юность, его одиночество)спит со своим мужем в одной постели и делает с ним секс. В те дни он утратил право на какую либо территорию, изгнанный из своей, как жертва атрофированного инстинкта суверенности он не достигал ее ареала, застыв в некой нестерпимости, где нет места ничему и никому, кроме жгучего осознания недостижимости… Было бы несправедливо назвать это ревностью, хотя если выяснить внутрений атрибут переживания, ему можно присвоить любой термин. Получалось, что нечто происходящее с одним, сознаваясь другим как неучастие в этом, создавало прецедент для отрицания полноценности себя, как субъекта, тотально обделенного временем и местом,пребывание в котором было неизменным условием для реабилитации себя во времени и пространстве, где восприятие последних не подвергалось бы таким катострофическим искажениям, так как присутствие тоталитарной доминанты выражалось огромными пробелами в восприятии действительности(он не чувствовал вкуса еды, не мог уловить смысла текста объявления, висящего на дверях корпуса пансионата где сообщалось о том, что вечером по техническим причинам будет отключенна вода. Он слышал,но не воспринимал жалоб сестры, порезавшейся стеклом. Мимо него ускользал запах цветущей акации. Он не увидел улыбнувшейся ему на пляже женщины… В каждом отрезке времени можно было бы перечислить сотни мгновений, претендовавших на его внимание, но не получивших его, так как действительность доходила до него сквозь мощный фильтр того самого, выросшего из него самого страдания, и не успевала достигнуть органов восприятия, то есть фактически с очень маленькой натяжкой можно было признать, что хоть и не имея органических повреждений и физиологически нормально функционируя, он в то же время слеп, глух, лишен тактильных и вкусовых ощущений. Это то и было самым ужасным. Предательством по отношению к окружающей реальности, ландшафту, времени, сестре, искавшей его помощи, женщине, не увидевшей его ответной улыбки.Все вокруг было достойно его!!! А он не удостаивал ,не ощущал, не проживал, отказывая не только себе,но и всему, что рвалось к нему, так же как и он рвался к времени и месту, где женщина, которую он любит лежит в постели со своим мужем. Она была безответной, но и он тоже, соучастник преступной халатности, круговой поруки нигилизма. Когда отказывающий без умысла провоцирует отказника переживающего свою отказанность, отказывать в ВОСПРИЯТИИ всему тому, что никогда бы не отказало во взаимности, так как запах акации, цвет неба, вкус клубники пребывают вне категорий отказа и приятия…
С тех самых пор и возникла в его жизни традиция, чья миссия заключалась в том, что для того что бы полноценно воспринимать себя и окружающюю реальность необходим ПОСРЕДНИК-другой-поводырь.
Он сознавал, что можно отыскать метод, когда отречение становится гигиеническим актом, лишенным мотивов неприязни и злости, почти механическим, как стерилизация в автоклаве шприцов или мытье рук хирурга после операции.
Обладая недюжинной фантазией, он не мог представить себя, каким он будет тогда, когда сможет ни думать ни о ком, когда других не будет в нем, когда чужие жизни станут наконец чужими , навсегда… И останется только Он, по настоящему одинокий, когда ничто не будет препятствовать тому, что бы любить тех, кто любит тебя, а не тех, кто не любя, отрицая и отвергая, своим неприятием завоевывает наше сознание нелюбовью, чтобы обалдевать от самого факта существования, когда другие не нужны для того, чтобы пребывать как витринное стекло шикарного магазина, не облапанное руками прохожих и зевак, пропуская сквозь себя свет дня- навылет.
(Yuliy Davidov, http://koldunu.narod.ru)