В самом сердце страны, средь Российских полей и лесов,
Мерзкой тварью лежит, извиваясь, Безумие.
Сказка старая здесь гибнет в реве чужих голосов.
Распростерлося вширь амофором бездумие.
А Георгия наземь поверг омерзительный Змей.
Добрый русский мужик Змею вылечил раны,
И, опять став рабом, только стонет тихонько - "налей",
И, в угоду Врагу, вытрясает карманы.
Под стенами Кремля собирается пьяный народ,
Аплодируя громко подонкам и шлюхам.
Или, тихо сопя, поминает семнадцатый год,
И, не веря себе, всем грозит заварухой.
На старинных домах, белым флагом, рекламный помет,
Вместе с птичьим мешаясь, стекает по стенам.
Ложкой дегтя убит поколениями собраный мед,
И чужие слова - словно бритвой по венам.
Гордый Русский язык умирает от тысяч мечей,
Подменяясь ублюдочным нищим жаргоном.
"Баксы, фак ю, ол райт" слышишь всюду "ай лав ю, о кей".
Не расслышать молитвы за денежным звоном.
Где-же тот человек, что рубаху снимая с себя
Отдавал ее, с радостью в сердце, соседу?
"Время-деньги, процент" о себе лишь скорбя,
За квартиру пристукнул любимого деда.
Где тот вольный поэт, на Арбате стоявший крича
В проходящие мимо уснувшие души?
Кризис в "Кризисе жанра", не греет электросвеча,
И от глупости пухнут уставшие уши.
Сизый кухонный дым оттеняет лишь лица бабья.
Умерла задушевная пьяная тайна.
Старый "кухонный Троцкий" распался на груду тряпья,
Старый хиппи до свинства "надринчился вайна".
И лежит, развалившись на чреве Российской земли,
Третий Рим, Вавилон, тень от прежней столицы.
Чужеродное тело, стекляшка в грязи и пыли.
Молчаливый укор в равнодушные лица.