Страстный поклонник женских ножек, Пушкин терпеть не мог женский футбол. "Только представьте, они дерутся в раздевалках! Они бьют друг друга ногами!" - подобные восклицания можно было слышать от него не раз. Когда на одном из частных приемов атташе английского посольства Медженис начал рассуждать о том, что женский футбол есть необходимая дань феминизму, и что Российская империя, живущая воплощением идей просвещенной монархии, и тут не должна отставать от Европы, Александр Сергеевич холодно заметил: "Лучше в лаптях, чем в бутсах."
Смею предположить, что строчка XXXI строфы первой главы "Евгения Онегина": "Ах, ножки, ножки! Где вы ныне?" - горький отклик души поэта на все, что связано с вышеназванным видом спорта, который, признаться, и спортом назвать трудно. По меткому выражению одного из ближайших друзей поэта Павла Нащокина, "женский футбол - это когда телкам на поляну пузырь подбрасывают".
В июне двадцать седьмого я по обыкновению зашел навестить АС в Демутовском трактире, где он снимал скромный номер в две комнаты. Я хорошо помню этот период, поэт только вернулся в Петербург после вынужденного семилетнего отсутствия и, как сам признавался тогда в письме князю Петру Андреевичу Вяземскому, "пустился в свет". Впрочем, за развлечениями он не прерывал своих литературных трудов, заканчивая в те дни шестую главу "Евгения Онегина".
Работал Пушкин, как правило, утром, еще оставаясь в постели. И в тот раз, когда я нанес свой визит, мой друг в попытках "оседлать упрямого Пегаса" все еще витал в эмпиреях и простынях, хотя было уже не меньше двух по полудню. Когда я вошел Александр Сергеевич лишь улыбнулся и знаком попросил еще немного подождать и не мешать ему - быть может, именно в эти мгновения заканчивал он сцену дуэли. На кровати и вокруг лежало несколько испещренных листков, и, опускаясь в кресло, я осторожно поднял один из них, оказавшийся у моих ног. В правом верхнем углу был нарисован хорошо знакомый мне женский профиль и напротив стремительным почерком выведено не сколько строк.
Впоследствии лист, который я держал в руках не был найден среди пушкинских черновиков. Я знаю наверняка, что он был сожжен. Ведь оставаясь африканцем в страсти и европейцем в обхождении, АС не мог позволить себе обидеть женщину. И эта невинная поэтическая шутка, вышедшая из-под пера гения, должна была, по его мнению, исчезнуть, так и не увидев свет. Однако я пошел бы против истины, если бы утаил от вас этот эпизод.
Итак, вместо ожидаемых мною новых строф романа я прочел следующее (цитирую по памяти):
Хозяйка бала, право слово,
Достойна кисти живописца -
С врожденной грацией коровы,
С ногами как у футболиста