серия "ИГРА в ИНУЮ РЕАЛЬНОСТЬ"
роман "АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ"
ГЛАВА 2.5. НЕ ПИШИ МНЕ НИКОГДА!
***
март 1988, Москва
Я просыпаюсь посреди ночи. Внезапно. Будто кто-то разбудил меня. Открываю глаза и медленно привыкаю к темноте. Слышу дыхание спящей мамы. Она только что вернулась из больницы после операции. А мне купили маленькую софу, и теперь мы спим друг напротив друга на разных кроватях в маленькой комнатке, похожей на монастырскую келью. После смерти папы мы живём у бабушки и дедушки — маминых родителей, с которыми она не очень ладит.
Я слышу, как кто-то открывает дверь в квартиру, скрипят половицы в большой комнате, и меня охватывает панический страх: этот кто-то тихо и медленно подходит всё ближе и ближе к нашей комнате. Мне хочется закричать, но я не имею права будить маму.
Бабушка и дедушка спят в комнате напротив. Я слышу их равномерное похрапывание. Кто здесь? Воры? Но что у нас воровать? Самая большая ценность — моё пианино. После смерти папы мама отдала меня в музыкальную школу. Я хотела играть на скрипке и на флейте, как прадедушка. Говорят, он был очень известным человеком и флейтистом в Большом театре, дружил с Булгаковым, и, по семейной легенде, Маргарита и Гелла, родные сёстры моей «французской» бабушки (папиной мамы — его дочери), внесли свою лепту в «Мастера и Маргариту»…
Шаги приближаются! Я смотрю на закрытую дверь в нашу комнату. Мне хочется зажмуриться и с головой укрыться одеялом. Я знаю, что сейчас дверь начнёт медленно открываться. Пришелец идёт ко мне. Или за мной? Или… за мамой???
Моё сердце бешено колотится. Руки леденеют. Я не могу пошевелиться, но вспоминаю мамины слова:
«Лучший способ прогнать страх — »
…дверь начинает медленно приоткрываться…
«шагнуть ему навстречу и убедиться…»
…дверь распахивается настежь!!!
«…что призраков…»
Мои глаза расширяются от ужаса…
«…не существует!»
…я вижу ПРИЗРАКА!!!
Бабушкина родная сестра вплывает в комнату. В длинной ночной рубашке со свечой в руке, она похожа на туманную дымку. В её глазах — пустота, у неё — отсутствующий взгляд, она будто ничего перед собой не видит, смотря куда-то вдаль, но делает шаг ко мне и… замирает. Кажется, она замечает, что я не сплю, но поворачивается к спящей маме. Загипнотизированная призраком и страхом, я не могу закрыть глаза! Призрак подходит к маме, останавливаясь в проходе между нашими кроватями, и зависает над ней. Затем возвращается к двери, оборачивается на меня, качает головой и плывёт прочь из квартиры. Уффф!!!
Утром я собираюсь в школу. Мама уже проснулась, но она пока почти не встаёт. В комнату заходит бабушка и спрашивает, сколько у меня сегодня уроков. А я произношу ей в ответ:
— Твоя сестра умерла…
— Что с тобой, Алиса? — пугается мама. — Как ты можешь такое говорить?!
— Ближе к утру, — добавляю я.
— Вчера ей сделали операцию, — произносит бабушка. — Я звонила вечером в больницу. Операция прошла успешно. Почему ты так говоришь, Алиса?
— Она приходила ночью. Прощаться…
Мама и бабушка переглядываются между собой.
Мама считает, что я сошла с ума, не верит. Слёзы появляются у меня в глазах. Мама пытается успокоить… себя:
— Ты спала, Алиса! Это был сон, просто сон!
Бабушка молча выходит из комнаты. Мы слышим, как она звонит в больницу, спрашивает про сестру, вешает трубку, возвращается к нам. Мама вопросительно смотрит на неё.
— В пять утра… тромб…
***
февраль 2011, Москва
Мужчина в Белом не звонит. Звонит композитор.
— Я нарисовал тебе Венецию! Будешь в «Отклике»? Я привезу её туда, да?
Я приезжаю в Открытый Литературный Клуб «Отклик» — теперь всё чаще появляюсь в свете на различных литературных мероприятиях — выхожу на сцену и читаю им стихи, посвящённые Мужчине в Белом — моему Воланду. Кто-то кричит: «Браво!», а композитор вручает картину: чёрные дома, чёрная лодка и… Туман, обволакивающий город, не оставляющий надежды…
Я возвращаюсь домой. Пытаюсь отыскать место, куда бы пристроить Венецию композитора, но все стены в квартире уже завешаны моими собственными картинами, за исключением… Стоп! Я останавливаюсь у неё, висящей прямо над кроватью, самой большой, единственной не моей и так давно купленной, что я совершенно забыла о её существовании, да и она, столь гармонично вписанная в интерьер, сливается с ним, не привлекая к себе внимания: Венеция в туманной дымке. Раннее-раннее утро. Вид на Сан-Марко со стороны противоположного острова, куда меня отвозят лодочник и Человек в Чёрном… И я непроизвольно вздрагиваю: КТО ОН?
Ставлю картину Чёрной Венеции на полку в стеллаж рядом с моими книжками и думаю о Мужчине в Белом. Он не звонит, а меня тянет к нему. Безумно. Иррационально. Я хочу быть с ним. Он нужен мне. Зачем-то. И я панически его боюсь. Почему? Что он может мне сделать?
Вспоминаю слова мамы: «Лучший способ прогнать страх — шагнуть ему навстречу и убедиться, что он — лишь плод твоего воображения…»
Если я не смогу победить свой страх, однажды он победит меня. В субботу я поступила неправильно. Мужчина в Белом не сделал мне ничего плохого. Я обидела его. Мне надо как-то загладить своё ужасное поведение.
Не желая его терять, я заставляю себя наступить страху на горло. Нет, я не в состоянии звонить — высокомерный тон, грубый голос, режущий как нож, безжалостно кромсающий на части… Я пишу ему — так проще. Проще сказать то, чего ты не в состоянии произнести вслух. Мне хочется написать что-то очень-очень доброе, нежное, чтобы он понял — я хочу быть с ним рядом. Чтобы он простил меня. К тому же я испачкала его наибелейший свитер своей помадой. Не специально… И я пишу, обращаясь на «ты», прошу прощения и за свитер, и за всё остальное… Я хочу побыть с ним наедине… Уехать куда-нибудь… И вспоминаю Венецию, где знаю каждый мостик, каждую улочку, где я — как дома… Хочешь, я покажу тебе Венецию? Мой самый любимый город? Ты никогда не видел её такой…
На следующий день, во вторник, мне звонят из Союза Писателей и просят приехать к 16:00. Зачем?! На объявление итогов I-го международного конкурса «Литературный Олимп». А я уже успела забыть, что подавала свою «Игру в Иную Реальность», но приезжаю в переполненный зал. Меня вызывают как победителя в номинации «Проза», на шею вешают медаль «Литературный Олимп», — я не верю происходящему, чуть ли не плачу, пишу друзьям о своей первой (!) победе в литературе, и все поздравляют в ответ, кроме…
«Не ОН…» — тяжело вздыхаю я, нервно закусывая губу.
Утром в среду, выезжая на МКАД по дороге на работу (а работала я «в полях», куда добираются исключительно на собственном автотранспорте), я слышу трель телефона. Одной рукой держась за руль, второй судорожно выискивая телефон в сумке, я чувствую тот самый необъяснимый панический страх. Чего-то неизбежного, что вот-вот должно произойти. Смотрю на телефон: ОН… Улыбаюсь: не забыл меня, звонит, чтобы поздравить со вчерашней наградой…
— Привет, — я буквально заставляю себя произнести это слово вместо «Здравствуйте», одновременно пытаясь не выдать каких-либо из переполняющих меня чувств.
— Привет! — громогласно и как-то угрожающе гремит в ответ. — Ты не имеешь права мне писать! Никогда! Ты поняла меня?! Если так хочется что-то сказать, звони. Ты хорошо услышала, что я сейчас тебе сказал?!
— Да, — выдавливаю я из себя…
Всё, что он говорил после, даже не поздравив со вчерашним, — о какой-то книге, которую нужно написать его друзьям про начало девяностых, — я уже не слышала. Почему я «не бросила трубку» сразу? Возможно, потому что мама учила меня быть вежливой. Когда разговор, представляющий из себя его монолог, наконец-то закончился, я остановила машину на обочине и положила голову на руль.
Что ты знаешь обо мне, чтобы говорить со мной ТАК?! Как говорят высокомерные «умудрённые жизнью» короли с малолетними девочками, у которых в голове нет ничего, кроме… и которые ещё не прошли в своей жизни через то, через что прошла я… Ты считаешь меня какой-то там поэтесской и предлагаешь в качестве великого одолжения написать книгу про бандитские разборки девяностых. Извини, я не люблю одолжений и не пишу на заказ. Однажды я стану Королевой… Поэтов… И ты поймёшь, как глубоко заблуждался. Но я никогда больше не позволю тебе разговаривать со мной ТАК.
Кем бы ты ни был…
***
Грянет гром — возмездию сродни,
Вздрогнет ночь — оставлена за старших:
Здравствуй, Князь! — московские огни
Сложат миф о без вести пропавших…
Если в Рай заведомо не ждут,
Или Жизнь от зависти не дружит,
Там, где Смерть не впишется в маршрут,
Праздный бал надеждами закружит…
В ступе — прочь! — зажмурятся Пруды,
Бросит в дрожь гламурную столицу!
Сплетни змей запутают следы,
Мёртвой тьмой окутают светлицу…
Смысла нет на публику рыдать,
Падших звёзд вытаскивать на сушу, —
Дайте шанс подарочком отдать
Даже Злу не нужную здесь душу…