О себе любимом

Красюкевич
Безумно красивый и в общем не старый,
Любимец народа и друг Че Гевары,
Всем люмпенам мира братан и земеля,
Алкаш, раздолбай и товарищ Фиделя.
Я был молодцом и отчаянным мачо,
Мне руки при всех целовала удача,
Как равному с неба кивали мне боги,
И смерть обнимала при всех мои ноги.
И вроде бы ладно всё было и мило,
Но что-то в груди меня жгло и томило,
Собакой голодной терзало и рвало,
Скулило и спать по ночам не давало.
Бессонницы феи - воровки и шлюшки
Роились вокруг моей серой подушки,
Впивались мне в кудри, смеялись и выли
И страшные вещи в лицо говорили.
Но всё же не нов был мне хор этот сучий.
Мой внутренний голос - насмешник колючий
Давно уже пел ту же самую песню,
Но я его дурень душил своей спесью.
А всё это правда. Я больше не гений.
Я - бледная тень своей собственной тени.
Давно не кумир и конечно не солнце,
А лишь отражение в мутном оконце.
И это открытие вкупе с другими
Такими же черными и роковыми
Меня жерновами в песок растирало,
Ломало, корёжило и доконало.
Я пал и уже не хотел подниматься,
На всё положил и чему удивляться,
Что взяли меня в оборот без натуги
Мятежного духа настырные слуги.
И я им загнал свою душу, как платье
Назло православным от голода братьям,
Назло моралистам - лжецам и паскудам,
Неверным любимым и прочим Иудам.
Теперь мне легко. Я парю над землёю
И как никогда я в согласьи с собою.
Занудная совесть теперь не канючит,
И сердце холодное рёбер не мучит.
Мне так хорошо! Я свободен! И что же
С того, что до боли знакомые рожи
Меня не окликнут и даже не спросят
Куда меня чёрные крылья уносят.
Я был одинок и заносчив, а значит
Во вдовью подушку никто не заплачет,
Никто не помянет, и доброе слово
Мне вслед не сказав, сберегут для другого.