Протягивая руки навстречу друг другу, связывая собой пространство, связывая собой время. Мы молчали, пока вода не поднялась совсем близко к нашим рукам, к нашим плечам. Сколько еще осталось? В этом сумраке то, то было когда-то солнцем, стало свечным огарком, а легкие звуки, летящие с небес, подобно ангельской музыке, превратились в металлический скрип и отдаленный крик кукушки. Рыцари и загнанные кони – только кровь остается на острых стебельках полевой травы – потоптанной, поникшей, но все еще живой. Густой запах, – и огромное небо опрокидывается, - краснея, темнея, исчезая…. Пещеры втягивают в себя наши тела, бегущие дождя и ветра, оставленные странствовать по пепелищу мира, дрожащие, почти невесомые и пустые, в огромными голубых глазах несущие свет заходящего солнца. Сапфиры и жемчуг; пестрые ткани обернуты вокруг грязных ног, на которых вся глина столетий, оставшаяся после дней творения, когда в жидком месиве, в живой воде первый луч закружил водоворот невесомых тел, светлых созданий, - уже не ангелов, еще не демонов. И тогда Голос пронзил все – пусть будет, пусть остается, пусть уйдет. Нет ни раковин, ни жемчужин – море высохло, только жажда все еще не проходит. Глотая соль на губах, мы протягиваем руки навстречу друг другу – и все связанное разрывается, и свет струится из всех вещей, плавящихся, растекающихся, остающихся собой в этом солнечном потоке, в сновидении наступающего лета, в далеком воспоминании. Мы помнили все дни, мы считали каждый сон, каждый вздох, дарили цветы каждому дереву, каждому дому. И везде, где мы были, нам чудился голос, говорящий – пусть будет, пусть остается, пусть уйдет. Самолет взлетает, покачиваясь на набегающем воздушном потоке, все медленнее и медленнее – и дороги, такие широкие и пыльные, превращаются в серые прожилки, изрезавшие лицо земли, расчерченное ритуальным узором полей. Хлопья пуха, обтекающие дрожащее тело самолета, светлеют, растворяются под огромным гудящим куполом неба. Солнце заливает кристально чистое пространство, ослепительные горы облаков – невесомые, невиданные, вечно новые под этим вечным небом. Так светло и так легко. Лето приходит как глубокая тихая радость, как счастливое полузабытье, как долгий сон без сновидений – и без пробуждения. Мы вглядывались до боли в глаза друг друга – густая полынь и засохшая кровь – все шептало нам странные заклинания, от которых слезы наворачивались на глаза, слова теряли смысл, голоса сливались с шумом ливня, с причитаниями ветра. Развевающиеся лохмотья – эти дети все еще ждут, когда море расступится перед ними. Шум прибоя днем и ровный зуд звезд ночью – только не уходи, только не отрывай взгляда от светлеющего горизонта, где обещанное благословение уже ждет нас, там, где мозолистые руки моряков, изъеденные солью всех морей, уже поднимаю на палубу улов этой ночи. Капля за каплей – так идет дождь, так проходит время, так жизнь кровью вытекает из открытой раны. Рыцари стоят в наполненном густыми запахами поле, их мечи вложены в ножны, их усталые лица повернуты на восток. И солнце садится позади, за их спинами, оставляя лишь черные силуэты, крылья воронов, каменные изваяния. Еще один день пути, еще одна смерть и еще одно благословение – вот этот разбитый шлем, залитый липкой, еще не засохшей кровью. Нас уже нет, а мы все еще протягиваем руки навстречу друг другу, наши тела все еще смотрят на заходящее солнце огромными голубыми глазами, навсегда унося его с собой.