Как Бог - един,
так всяк конец – один,
тут нету середин.
Но вот, на Богово
нам времени в обрез,
и в логово
своё нас тащит бес.
Мы не вылазим из избитого клише,
что Бог в душе,
а Он далёк,
в душе не Бог,
в душе я сам,
мои итоговые суммы,
мой сор и срам,
и глюки, и потуги, и посулы…
Мой цвет зарос густою лебедой,
но не дошло пока ло адских экзекуций,
я всё слежу за курицей в Иркутске,
певучей, ноской и такою молодой.
Куриный корм – небесной миска манки,
от корма сытного – куриный клон,
и grafomank’е от меня поклон,
как от поклонника писаний grafomank’и!
Когда эклоге плачется на даче -
в слезах лицо,
в Иркутске курица кудахчет,
как будто бы снесла яйцо…
Когда в Иркутске квёлости у клуши,
и в горле шар,
на даче у эклоги виснут уши,
как будто двинули эклоге по ушам…
И лишь законченный подлец
не ощущает трепет их сердец,
и, кажется, свой трепет даром дам
и поделю меж ними пополам,
а так, как я, и не подЕлит
ни собутыльник
и ни стихо-психо-делик,
со мной верняк,
и мной, как клином клин -
и чёрный депрессняк,
и белый кокаин!
С эклогою в деревне проще нам,
её и уговаривать не стану –
мы с нею сходим как-нибудь
в Успенский Храм
к отцу Стефану…
/27.11.2001/