Когда беру я женщин за бока,
и в танце становлюсь особо нежен,
на талии не держится рука:
стремится то повыше, то пониже.
С умильным выражением лица,
закрыв глаза, воображу: как будто
я захожу один, без продавца
в отдел, где продают хлебопродукты.
Я хлеб люблю пшеничный, не ржаной,
и только-только сгруженный с поддонов.
Хотя такое и запрещено,
ощупываю тщательно батоны.
Хорошие батоны — дефицит,
но я такой ищу себе упорно.
Мне нравятся батонные концы
упругой консистенцией и формой.
Пока на кассе не подняли шум.
пока вокруг меня толпа большая,
я кончик у батона надкушу,
хотя, и это тоже запрещают.
На торте трону кремовый букет,
оставлю след своим касаньем слабым,
потом по глазурованной башке
поглажу тихо ромовую бабу.
Потрогаю рогаликов рога,
за них пытаясь как-то зацепиться.
Проверю пальцем пышность пирога —
и погружусь в нутро горячей пиццы.
Я многое пощупал, но ещё
мне кажется, что только начинаю.
Вставляю палец глубже… Хорошо…
что пиццу до предела начиняют.
В глазах моих закрытых зарябит —
я удовлетворён, но, кроме шуток,
как джентльмен я вынужден купить
всё то, что в магазине перещупал.
Мучной продукт удваивает ритм,
по залу звук летает эхом гулким.
Дрожат батоны, сохнут сухари
и дико скачут городские булки…
И до того мне странен этот вид,
что выйду из танцующего круга.
Мне нужно танец приостановить,
чтобы поправить съехавшую руку.