> РУДОЛЬФ ОЛЬШЕВСКИЙ
> ДЕНЬ ЗИМЫ
> СТИХИ
> ПАДАЮТ СТЕНЫ
>
> Я стрелять не умею, дыханье теряю при беге,
> И везли на войну меня с медной трубою в арбе.
> Позади верховых мы качались, как твари в ковчеге,
>
> И горячим, и кислым был воздух в молчащей трубе.
>
> Я хромой, ты слепой. Мы солдаты последнего ранга.
> Что нам их ордена? Не забыли бы выдать харчи.
> Если голос не слышен бойцам, атакующим с фланга,
> Подбегает связной: "Подавайте сигнал, трубачи!"
>
> Выдыхаем мы музыку. С ангелом смерти над полем
> Медный звук вылетает. И воздух твердеющий ал.
> Губы слились с металлом, и тело становится полым,
> Потому что душа, нас покинув, уходит в металл.
>
> Впереди гибнут люди. У нас только вздутые вены.
> Что-то не получается там, на переднем краю.
> Льется сверху огонь, и стоят неприступные стены.
> Мы устали играть, каково же им гибнуть в бою?
>
> И тогда мы подходим. На лицах печаль и свирепость.
> Занимаем места, нарушая военный закон.
> И трубим что есть сил. И от музыки падает крепость.
> И уходим с дороги, солдат пропустив в Иерихон.
> СИЯНЬЕ ДУШИ NB
>
> А когда полетит, словно пух
> Одуванчика, легкий и белый,
> Замурованный в плоть мою дух
> Через небо в другие пределы.
>
> Бог увидит сиянье души,
> И движенье придержит немного.
> Ангел скажет душе: "Не спеши!
> Есть мгновение - спрашивай бога."
>
> И тогда я сумею посметь
> Заглянуть за черту разрушенья.
> Я спрошу: "Что больней было - смерть?
> Или после нее воскрешенье?"
>
> РУМЫНСКИЙ ЯЗЫК
>
> Две когорты солдат. Уголовники, сброд,
> Были посланы для поддержанья порядка,
> Или чтоб перерезать во время упадка
> Непослушных племен генетический код.
>
> Вместо казней, забавы привычной возни.
> А затем оккупация, вечная ссылка
> В отдаленной провинции, где у затылка
> Ледяное дыхание после резни.
>
> Женщин не убивали - такой уговор
> Императора и предводителя банды.
> Пусть продолжат оборванный род оккупанты,
> Совмещая тем самым триумф и позор.
>
> Был последний из даков ребенком. Его
> Отыскали, чтоб кинуть свирепой волчице,
> Прибежавшей по тайной тропе из столицы,
> Где назвали уже торжеством воровство.
>
> Прибежала почувствовать кожей ноздрей,
> Как грядущие мальчики будут гордиться
> Уголовником, головорезом, убийцей.
> И стыдиться беспомощных слез матерей.
>
> Что оплакали павших на этой войне.
> И еще не зачатых, не знавших начала.
> Босиком от колодца к колодцу ступало
> Эхо женского плача по жесткой стерне.
>
> Одиночество. Зимних дождей облака.
> И тянулась тропа от селенья в бараки -
> Надо выжить, исчезли угрюмые даки.
> Нужно новым народом заполнить века.
>
> ГРЕЦИЯ
> И опустила Греция мечи.
> Устала жить, в который Раз сначала.
> Ушла в себя - в артисты и врачи,
> Историю противникам писала.
>
> Предсказывала будущие дни
> Своим завоевателям. И даже
> Растила жен для римской солдатни,
> Покорных жен, в тиши тянувших пряжу.
>
> Оливы зрели. Пахнул пылью зной,
> Слезился синевою глаз воловий,
> Следивший, не моргая, за войной,
> Слепой войной - без подвигов, без крови.
>
> Был покорен не Карфаген, не гал,
> А грек, великий грек, в веках воспетый,
> Но Рим победу праздновать не стал,
> Почувствовав тщету своей победы.
>
> Почувствовав присутствие черты,
> И воины, как не были упрямы,
> А оставляли у ворот щиты,
> Когда входили в греческие храмы.
>
> Копье ломали у чужих святынь.
> К иным чужим наречиям сурова,
> Не заглушила медная латынь
> Серебряного греческого слова.
>
> Пусть силе покориться суждено,
> Но Греция, открыв свои границы,
> Не смешивала горькое вино
> Со сладковатым молоком волчицы.
>
> Все приняла, не пересилив зла.
> И прижилась заложницей у Рима.
> Но песен и богов не предала
> И потому была непобедима.
>
> ГОМЕР
>
> Бесстрашно меж враждующих племен
> Он, руку выставляя, шел на ощупь,
> Чужого поколения шпион.
> Тысячелетий будущих доносчик.
>
> Донесший тайну темный чародей,
> Пространство ощущающий рукою.
> Названия военных кораблей
> Он выдаст всем тягучею строкою
> Гекзаметра. Бессмертного стиха,
> Где, как в органе, высоко и глухо,
> Когда смолкает музыка, меха
> Еще тревожит отголосок звука.
>
> Он вспомнил имена, назвал число,
> Он выдал судьбы, осадивших стены.
> Остывшее давно добро и зло
> Он осветил живым лицом Елены,
>
> Ему знакомым неизвестно как
> До черточки, до родинки у брови.
> Свидетель жизни, победивший мрак.
> Назвавший слово и прозревший в слове.
>
>
> ТРОЯНСКИЙ КОНЬ
> А греки обманули и меня.
> Искусству доверяют. И охрана
> В скульптуре не увидела обмана,
> Впустив к себе Троянского коня.
>
> Народ, и в храме не снимавший меч,
> Не ожидал от гения коварства.
> За женщину воюющее царство
> Могло ли красотою пренебречь?
>
> Могло ли не открыть ворот коню,
> Бессмертному дыханию таланта?
> Головорезы первого десанта
> Хмелели зло, предчувствуя резню.
>
> Что есть коварство? Что есть красота?
> Ответь мне наша и чужая эра.
> Страшусь скульптур гигантского размера,
> Внутри которых тьма и пустота.
>
> Я помню, как отлитый на века,
> Стоял гигант, знакомый с колыбели.
> За отворотом бронзовой шинели
> Не палачей ли прятала рука?
>
> Давно убрали памятник ему,
> Но в пьедесталах, в тверди монолита
> Живет охрана, руки из гранита
> Ползут, как змеи, к горлу моему.
>
> Свои награды тайные храня,
> Командуя покойниками глухо,
> Они, пережидая, ищут брюхо
> Бессмертного Троянского коня.
>
>
> ОЖИДАНИЕ NB
>
> Кружилось не спеша веретено,
> Фитиль горел, и пахло гарью масло,
> И бабочка, влетевшая в окно,
> То вспыхивала в сумраке, то гасла.
>
> И глазу было видно далеко -
> Песок и море, и полынь, и кони.
> И нить лилась светло, как молоко,
> По воздуху к ладони от ладони.
>
> Пряла, а на другом конце земли,
> Забыв свои обычные ремесла,
> Подталкивая к дому корабли,
> Как тетиву, оттягивали весла
>
> Мужчины. Потемнели их тела,
> Речь огрубела, одичали души.
> Они судьбу сменили, но жила
> В сощуренных глазах тоска по суше.
>
> По дому, по колодцу, по кусту,
> Тяжелой ветке с темным виноградом,
> По гладкому тугому животу
> Беременной жены, лежащей рядом.
>
> Пряла, глядела вдаль, пока светло.
> Темнело - у окна была на страже.
> Ждала, и ожидание текло
> Меж тонких пальцев теплой струйкой пряжи.
>
> ОДИССЕЙ NB
>
> И врагов лишившись, и друзей,
> Времени испив хмельную брагу,
> Это был уже не Одиссей,
> Старец, возвратившийся в Итаку.
>
> Пусть еще крепки его слова,
> Простыни отброшены в постели,
> Воздух сотрясает тетива,
> Если он стрелу отправил к цели.
>
> Пусть еще и сила есть, и власть,
> И суровы пепельные брови.
> Но уже в глазах остыла страсть,
> Ветры погасили отблеск Трои.
>
> И, сойдя на берег с корабля,
> Медленный, сутулый и высокий,
> Понял он, что пережил себя,
> Сдвинув расстояния и сроки.
>
> И пока он верен был стреле,
> И пока он втянут был в скольженье
> Паруса и весел - на земле
> Все ушли, сменилось поколенье.
>
> Где они, в какой лежат воде,
> На каком песке, в котором веке,
> Сильные, привыкшие к беде,
> Верные и ветреные греки?
>
> Только Одиссею суждено
> Вырваться из пламени и пены.
> С кем ему хмельное пить вино,
> Вспоминая красоту Елены?
>
> С кем зимой стоять на берегу,
> Кутаясь в одежды одиноко?
> Кто сумеет разделить тоску
> Роком сотворенного пророка?
>
> Вот идет он, как уставший конь.
> Кудри закипают белой пеной.
> Он вернулся. Но погас огонь,
> Просиявший в сумраке вселенной.
>
> ВЕРСИЯ
>
> -И ты, Брут! - Цезарь посмотрел во тьму,
> Чтобы увидеть молодого друга.
> И взгляд светился. Вырвал свет из круга
> Того, кто был милей других ему.
>
> -И ты, Брут! - Снова Цезарь произнес,
> Так, словно опасаясь, что не понят.
> И понимая: "Уж теперь запомнят."
> И это был приказ, а не вопрос.
>
> - Пора триумфов кончилась, сейчас
> Придет пора позорного бунтарства.
> Обманем всех. Во имя государства
> Пусть бунт идет не снизу, а от нас.
>
> Империи великой торжество
> Не в том, что мы империей владеем,
> А подчинив судьбу свою идеям,
> Уйдя, мы превратимся в божество.
>
> И сохраним незыблемым закон.
> Так сотворим на людях лицедейство.
> Убийство ради Рима - не злодейство.
> Перехожу вторично Рубикон.
>
> И ты, Брут! - Повторил он в третий раз. -
> Предательство запомнится надолго.
> Я понимаю, исполненье долга
> Страшнее смерти. Но таков приказ.
>
> Он осветил их всех по одному,
> Товарищей, стоявших молча рядом,
> Светящимся в ночном пространстве взглядом
> И улыбнувшись, он сказал во тьму:
>
> -Ты нож воткнешь не полностью, слегка,
> Чтобы ушел не сразу император,
> Я припаду к земле, как гладиатор,
> Вокруг вздохнут трибунами века.
>
> Ударишь ты в плечо, а ты в бедро.
> Не ошибись, должна быть легкой рана,
> Чтоб я привстал, чтоб я не умер рано.
> Тогда-то вот - и ты, Брут! Под ребро!
>
> ПИСЬМА ОВИДИЯ ИЗ ССЫЛКИ
> 1 NB
>
> Старел, ждал перемен, писал жене:
> "Ты оступиться не имеешь права.
> Не изменяй с другим мужчиной мне,
> Твой каждый шаг моя осветит слава.
>
> Ты женщина, ты поступать вольна,
> Как сердце скажет, как судьба наметит,
> Но я Овидий, ты моя жена,
> И грех твой на виду тысячелетий.
>
> Не изменяй мне! Здесь морозы злы.
> Я прячу плечи под овечьим мехом.
> Представь, такой здесь холод, что волы,
> Как по земле идут по твердым рекам.
>
> Не хочется, чтоб это был конец.
> Ты обо мне с подругами не сетуй.
> Что толку в том? Сходи-ка во дворец.
> Пади к ногам, но не переусердствуй.
>
> Запомни, мера и в словах нужна.
> Не милости проси, а послабленья.
> Ну что еще? Не изменяй, жена!
> Живем мгновенье, потерпи мгновенье.
>
> Под темною одеждой тело прячь.
> Не доверяй ни доброму, ни злому".
> Такая грусть, такой бессмертный плач
> По женщине, по родине, по дому.
>
> Томился, остывая, день в окне,
> Осенний дождь шумел, с небес стекая.
> "Не изменяй с другим мужчиной мне!"
> Такая ревность и печаль такая.
>
> Неяркий свет последнего листа
> Мерцал за домом в сумраке дубравы.
> Такая грусть, такая чистота:
> Не сплетен бойся. Ни хулы. А славы.
>
> 2
>
> Еще не начат век других людей,
> Лишь я в тиши чужого поселенья
> Не слышу гула римских площадей,
> Где все мое осталось поколенье.
>
> Где длится без меня моя судьба -
> У городских ворот сменяют стражу,
> Бегут мальчишки, и скрипит арба,
> И женщины под вечер тянут пряжу.
>
> И голос называет имена
> Моих друзей, и слышен дальний топот.
> Осталось все таким же без меня.
> Мое лишь имя превратилось в шепот.
>
> Те, что гордились дружбою со мной,
> Когда и я был баловнем державы,
> Сейчас обходят дом мой стороной,
> Закрытый на засов опальной славы.
>
> Брань сделалась почетным ремеслом,
> Завистники, молчавшие до срока,
> Воздушный замок мой - кайлом на слом,
> На взлом. Пороку легче без пророка.
>
> Еще я есть. Еще я на земле
> Не стал водой, не превратился в камень.
> Погас костер, но в стынущей золе,
> Невидимый, еще хранится пламень.
>
> И странно мне, что я еще живу,
> Что слышу этой долгою зимою,
> Как вол, мыча мучительно в хлеву,
> Протяжно разговаривает с тьмою.
>
> Такой тоски не ведает язык.
> Не выразит звучание латыни
> Так, как лишенный смысла этот крик,
> Мою печаль и память на чужбине.
>
> Я понял здесь у жизни на краю,
> Что смысл, заключенный в нашем слове,
> Не передаст тупую боль мою,
> Как этот голос немоты воловьей.
>
> 3
>
> Когда ты мне завидовал, когда
> Копило яд медлительное жало,
> Моя великодушная вражда
> Твою судьбу молвою окружала.
>
> Невидимый, ты был всегда со мной.
> В саду, на шумной площади, в пастели.
> Я чувствовал то боком, то спиной -
> Твои глаза торчали в каждой щели.
>
> Теперь мне даже скучно, что их нет.
> В минувшей жизни суета осталась.
> И тень моя легка, свинцовый след
> Твоих ступней ей тяжек стал под старость.
>
> Ты помышлял о славе, а она
> Скользнула по тебе усталым взглядом.
> Другие осветила имена.
> И что всего обидней - те, что рядом.
>
> И зависти увядшая полынь
> Горчила, обжигая губы сухо,
> Когда моя веселая латынь
> Случайно твоего коснулась слуха.
>
> Ты был врагом. И тем был знаменит,
> Бессмертие присвоив незаконно.
> Моя звезда, летящая в зенит,
> Тебе светила ярко с небосклона.
>
> Мой враг, осиротел ты без вражды.
> Необратима для тебя утрата.
> Злодеи без злодейства - не нужны.
> Храм не сгорел - кто вспомнит Герострата?
>
> Ты тень моя. Но тени нет во тьме.
> Попробуй озари сейчас наветом
> Судьбу. Не назову тебя в письме.
> Твое бессмертье кончилось на этом.
>
> 4
>
> Уже наше время уходит, тяжелые тени
> К закату растут и видны в отдаленьи моем.
> Когда станет пусто в твоем золотом поколенье,
> Вне времени, Август, мы встретимся только вдвоем.
>
> Страшись этой встречи. На самой далекой развилке,
> Где нет ни рабов, ни серебряных труб, ни коня,
> Где пусто, где ты да еще этот нищий из ссылки,
> Куда ты в единственной жизни упрятал меня.
>
> Я буду свидетель. Я вспомню их всех поименно,
> Создавших тебя и тобою поверженных в прах
> В империи, где твое имя сильнее закона,
> Где два колеса в колеснице - покорность и страх.
>
> Восстанут в грядущем два духа, лишенные страсти.
> И в небе проступит деяния всякого след,
> И тайна исчезнет, и будет властитель без власти,
> А рядом свидетель ушедшей эпохи, поэт.
>
> Нас двое в бессмертии, а человечество - судьи,
> Все, кто после нас обитает на этой земле.
> Я буду подробным, когда обреченные судьбы
> Из памяти вызову, чтобы поведать о зле.
>
> Придворный историк напрасно легко и понятно
> Твой век осветил, и на ложь получая права.
> Где белые были, появятся черные пятна,
> Кровавые пятна проступят, где были слова.
>
> НЕ РОДИЛИСЬ ПОЭТЫ
> Кириллу Ковальджи
>
> Не отыщешь судьбы, Византия темна,
> Погасили свечу у великих икон.
> В камни лики ушли, и пустынна стена,
> Под которой встречались молитвы и звон.
>
> Ни огня, ни тепла у закрытых дверей,
> Ни юродивых, ни моляров, ни менял.
> Не припомнишь имен, разве только царей,
> Да и то чтоб во времени не был провал.
>
> Рядом вечная музыка греческих струн,
> Запах древнего дома и парус, и зной.
> Рядом тысячелетия римских канун,
> Будто мы это прожили в жизни иной.
>
> Ну, а здесь Византия, империя, власть,
> Безголосая святость, слепые грехи.
> Камня нет над колодцем Рахили, и страсть
> Не заставит пророка идти в пастухи.
>
> Почему на столетия скрыты следы,
> Что душа протоптала в смещении сфер,
> В совмещении сфер от звезды до орды,
> От пещер сквозь Гомера до атомных эр?
>
> Византия пуста. Не слышны голоса
> Винарей, звонарей, лекарей, палачей.
> Не родились поэты. Темна полоса,
> Освещенная только огнями свечей.
> Без витии, хотя и полны закрома,
> Византия теряет во времени след.
> Не родились поэты. И Твердая тьма
> Отделила от прошлого будущий свет.
>
>
> ПРОЩЕНИЕ NB
> Архипу Чиботару
>
> Мы помним, как в полдень в тени, где прохлада
> Качается люлька и мама смеется.
> Мы ели от грозди одной винограда,
> Тащили бадью из того же колодца.
> Мы помним, как весел отец перед жатвой.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> Мы жили с тобой на окраине рая,
> И бог был над нами. Чего еще надо?
> Ты пел, в борозду свои зерна бросая.
> Я слышал тебя, уводя свое стадо.
> И наша судьба нам казалась понятной.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> На землю упал окровавленный камень,
> А я прорастаю, как стадо, как просо.
> Мы оба бессмертны. Я - Авель, ты - Каин,
> Но жжет меня вечное пламя вопроса,
> Сшивая века просмоленною дратвой.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> Еще мы не знаем ни истин, ни правил,
> Еще наши души похожи на завязь.
> Спросил меня бог: "Хорошо ль тебе, Авель?"
> И сердце твое затуманила зависть.
> Подкрался ты сзади походкою ватной.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> "Убей, кого выделит слово господне. -
> Сказал ты не громко. - Не надо отличий.
> И то, что я сделаю утром сегодня,
> Продлится в веках, превратится в обычай."
> Была твоя мысль и спокойной, и внятной.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> Я чувствую сердцем твое покаянье.
> Ты проклял себя в одиночестве, немо.
> Иду к тебе, чтобы уменьшить страданья.
> Ведь были ягнята и песня, и небо.
> Вода была синей, трава была мятной.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> Прощаю тебе роковое затменье
> И то, что не следовал древним наказам.
> Лечу через пропасть в то злое мгновенье,
> Когда помутился от зависти разум.
> Но время не ведает связи обратной.
> О, Каин, зачем ты убил меня, брат мой?
>
> Я думаю, может, я тоже виновен?
> Искал я знаменье восторженным взглядом.
> Я шел за всевышним по выси, как овен,
> Что блеет с пастушеским посохом рядом.
> Я выпросил слово молитвой и клятвой.
> О, Каин, зачем я убил тебя, брат мой?
>
> ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ
>
> Когда пошли густые облака,
> И вязкий мрак строителей окутал,
> И глину отряхнувшая рука
> Вверх потянулась, чтоб нащупать купол
>
> Небес. И гул базарных площадей
> Достиг высот - тогда бегущих скопом
> По каменному эллипсу людей
> Он покарал. Не мором. Не потопом.
>
> Не пламенем и серой, как Садом.
> И было странным наказанье это:
> Открыть калитку, постучаться в дом,
> Позвать жену - и не понять ответа.
>
> Детей назвать, взбегая на крыльцо,
> И захлебнуться вымолвленным словом,
> Увидев напряженное лицо,
> Встревоженное непонятным зовом.
>
> Окликнуть пса, уж он-то подойдет.
> Но под сарай, где безопасность мрака,
> Испуганно прижав к земле живот,
> Повизгивая, уползла собака.
>
> Остановиться посреди двора,
> И все понять, и думать ошалело:
> Как называлась изгородь вчера?
> Какое имя дерево имело?
>
> Роса и листья, ветер и трава,
> Вода и хлеб остались без названий.
> Чужие, беспредметные слова,
> Царапаясь, ворочались в гортани.
>
> Взамен забытых, льющихся легко,
> Как в очаге огонь с пахучим дымом,
> Как в звонкий чан парное молоко
> Или меж пальцев волосы любимой.
>
> Слова метались вместе с кадыком,
> С набухшей веной, с током темной крови,
> Они еще не стали языком,
> Не вырвались из немоты воловьей.
>
> Все то, что век от века, не спеша,
> Причастная таинственной работе,
> Слагая звуки, создала душа,
> Утрачено, отторгнуто от плоти.
>
> Соседу крикнуть, к матери пойти,
> Упасть перед прохожим на колени.
> И ни кого из близких не найти
> В своем разноязыком поколенье.
>
>
> ГРУЗИНСКАЯ ДЕРЕВНЯ
>
> Оттого, что здесь пахнет и хвоей и терном,
> И у встречных мужчин в бородах седина,
> И что женщины гаснут до времени в черном,
> Усмиряется плоть в черном платье затворном,
> Оттого, оттого здесь видней старина.
>
> Гонит мальчик по склону вечернее стадо.
> Чья судьба одарила печалью глаза?
> Потухающий свет. Серебро водопада.
> И на камне зажженная гроздь винограда -
> Незаметно в расщелине вьется лоза.
>
> Этот свет перед сумраком длится мгновенье,
> И поспеть надо до темноты к очагу,
> За ущелье, в долину, где в дальнем селенье
> У камина как будто в ином поколенье,
> Я к истокам своим прикоснуться могу.
>
> Я почувствовал светлую радость начала
> В затихающем на ночь грузинском селе.
> Радость слову, которое гостя назвало,
> Радость гостю, когда еще нас было мало,
> Когда нас не хватало еще на земле.
>
> Здесь на завтра огонь сохраняют вчерашний,
> Вытекает из прошлого века родник,
> С вавилонских времен здесь могилы и пашни,
> И, мне кажется, до разделившей нас башни
> Знал и я выдыхающий слово язык.
>
> Будто гор и деревьев глухие названья,
> И небес, и пророков, и каменных стен,
> И стихающий шепот столетий - преданья,
> Нужно передавать из дыханья в дыханье,
> Губ касаясь младенцев грядущих колен.
>
> Лица юношей, как на старинных иконах,
> Лай собак, отдаленное ржанье коней,
> И предчувствие жертвы в уснувших загонах,
> Память здесь вырастает на каменных склонах,
> Ей нельзя удержаться без цепких корней.
>
> Здесь имен своих прежних забыть не успели,
> Потому что смотрели ушедшим во след,
> Потому что дышали гортанью свирели,
> Потому что тянулась рука к колыбели.
> Подойду и качну свои тысячи лет.
>
>
> ЛЕТОПИСЕЦ NB
>
> И пишется слово, и часто моргает лампада,
> И светится время, что вырвано словом из тьмы.
> Пиши, летописец, хотя никому и не надо
> Твоих откровений в начале бескрайней зимы.
>
> Подуй на ладони, в окно посмотри, и за дело.
> Послушай себя, что услышал в душе, запиши.
> Так быстро уходим. За тенью торопится тело.
> А вдруг и останется облачко, капля души.
>
> А вдруг не исчезнешь ты, пасынок снежной державы,
> Который испуганно сопротивляется злу.
> Негромко уйдешь и появишься тоже без славы.
> Кому воздавать, если тайно писалось, хвалу.
>
> Воскреснешь и щелку продышишь в пространстве ледовом,
> В спрессованной мгле отдаленный засветится час,
> И вырвется мертвое время единственным словом,
> Созвучьем, уже в словарях не означенном - аз.
>
> "Я!" - Это конец и начало великих трагедий.
> "Аз есмь!" - В эту строчку вмещаются все времена.
> Пожалуйся мне, человек, что убили Редедю,
> Что церковь сгорела и что не взошли семена.
>
> Пожалуйся мне, человек, не приемлющий злобы.
> Перо наточи и лампаду поближе подвинь.
> Холодная мгла за окном. За порогом сугробы.
> Да будет услышано тихое слово: "Аминь!"
>
>
> ЗАНАВЕС ПОДНЯТ NB
>
> Как мы сумеем продолжить страницы бессмертные эти,
> Летопись, где и добро торжествует победу и царствует
> зло,
> Где за последние двести, а, может, и больше столетий
> Все, что должно было быть на земле, уже произошло?
>
> Как мы сыграем себя на подмостках античного театра?
> Кто нашу святость прославит и наши ославит грехи,
> Если, и правда, была уже в этой судьбе Клеопатра,
> И предсказали младенца, увидев звезду, пастухи?
>
> Если была уже слава и доблесть, и был уже Иуда,
> И в сорок третьем, ослепшем от черного снега, году
> Мальчика ветер раскачивал мартовским утром, покуда
> Ветка черешни не рухнула с ним в украинском саду?
>
> Как повторим мы сто раз происшедшее прежде?
> Как мы сыграем себя, все до нас уже было сполна?
> Старая пьеса идет. И стоят в современной одежде
> Вечные зло и добро, а суфлерская будка одна.
>
> Занавес поднят. Не спрячем за масками лица.
> В каждом величие. Надо лишь только посметь.
> Мама моя умирала не легче, чем гибла царица,
> Чья у Гомера богами оплакана смерть.
>
> МАМА В ПОЕЗДЕ
>
>
> Мама в поезде, в темном окне.
> Вечер. Над суетою перрона
> В липком сумраке видится мне
> Озаренная свечкой икона.
>
> Мама смотрит, смертельно устав,
> Среди гула и шума, и смеха.
> Вот уже шелохнулся состав,
> Прокатилось железное эхо.
>
> Мама в поезде. Смотрит в окно.
> Только свет. Ни улыбки, ни слова.
> И я чувствую - не суждено
> Нам когда-нибудь встретиться снова.
>
> Вот уже надо мной поплыла,
> Сердце тронув тупою иглою,
> Заоконная твердая мгла,
> И лицо замуровано мглою.
>
> И такая вселенская грусть.
> Ощущение близости храма.
> Я не плачу, я только молюсь.
> В темном поезде светится мама.
>
>
> И ДАЛИ МНЕ ИМЯ
>
> И дали мне имя, когда я возник,
> Чтоб было названье восторгам и мукам,
> Чтоб малый ребенок и древний старик
> В пространстве себя обозначили звуком.
>
> И дали мне имя царя и раба,
> Чтоб был я рабом или царствовал снова.
> И в слове уже отозвалась судьба.
> Как странно: судьба, откровенье - и слово.
>
> Как странно. Тем звуком, что вызвала мать,
> Познавшая тайну созвучья и духа,
> Меня будет полночью женщина звать,
> Касаясь губами горячего слуха.
>
> Когда сквозь окно в мой ночной непокой
> Посмотрит звезда из пространства иного
> И тьма меня спросит: "А кто ты такой?" -
> Я шепотом ей назову это слово.
>
>
> ИМЯ
>
> И появился колос из зерна,
> И птица опустилась с небосвода.
> Была нема прозревшая природа,
> Когда распределялись имена.
>
> В спирали жизни с первого витка
> Рвалась наружу хрупкая основа.
> Ни звук, ни голос, вымолвивший слово -
> Цвет именем был птицы и цветка.
>
> Цвет, форма - вот в чем суть обнажена.
> Пчела летела на медовый запах
> И уносила на мохнатых лапах
> Лесных полян живые имена.
>
> Своих названий ярких не тая,
> Зачатая первоначальным светом,
> Трава являлась и зеленым цветом
> Кричала изумленно: "Это я!"
>
> "Я облако!" - себя назвала тень.
> Пространства представлялись и движенья.
> И на воде светились отраженья
> Имен и судеб - лебеди, сирень.
>
> Перекликались отблески огня,
> Знакомилась песчинка со звездою.
> Остановлюсь над темною водою -
> А вдруг увижу, как зовут меня.
>
>
> СОМНЕНИЕ NB
>
>
> Природа понимает только цель,
> Ей не бывает весело и грустно.
> Уронит семена на землю ель,
> Взойдет росток. Ни памяти, ни чувства.
>
> Цель - сделать слепок самого себя,
> Инстинкт включая продолженья рода.
> Ошибка - интеллект. Тупик - судьба.
> Нас создавая, отвлеклась природа.
>
> Условен смысл пространства и числа,
> Вне времени живет змея и птица.
> Не требуя бессмертия, пчела
> Уже бессмертна тем, что повторится.
>
> Возникнет, не узнав, что умерла,
> Что навсегда остыла в капле меда.
> Нет доброты, не существует зла.
> Построив мир, нас не учла природа.
>
> Мы, пролетая звездную трубу,
> Небытие под бездной звездной пыли,
> Потребовали для себя судьбу
> И свет души внутри себя открыли.
>
> Мы, только мы из солнечной дыры,
> Опасно наклоненной колыбели
> В провал небес, где движутся миры,
> Негромко имя выкрикнуть успели.
>
>
> НОЧНЫЕ МЫСЛИ
>
> Бездна с нами между снами.
> Темным воздухом дыша,
> Пробудившись, не словами
> В полночь думает душа.
>
> Днем предчувствиям неведом
> Давней памяти язык,
> Знак, который между небом
> И сознанием возник.
>
> В вечном хаосе, в смятенье,
> Когда мир незряч и глух,
> Тело проскользнувшей тени
> Ощутил во мраке дух.
>
> Острый конус пирамиды,
> Смысл забытого числа,
> Страхи, давние обиды
> Тень ночная пронесла.
>
> Господи, не ты ли с нами
> Разговариваешь так -
> Тенью, светом, не словами,
> Чтобы каждый между снами
> Понял твой небесный знак.
>
> ВРЕМЯ ТЯНЕТСЯ НАЗАД
>
> Ничего не происходит,
> И по кругу время ходит.
> Стрелки двигает пружина,
> Постоянен циферблат.
> Это суток половина
> Или жизни середина.
> Оглянусь назад - и длинно
> Время тянется назад.
>
> Память, как игра без правил.
> Жив библейский мальчик Авель.
> И пошли на запах дыма
> Пастухи из белой тьмы.
> И судьба звездой хранима,
> С чьей-то жизнью совместима.
> Если время обратимо,
> Значит повторимся мы.
>
> Что случилось, отделится,
> Канет в бездну, как зарница.
> Хорошо душе в неволе,
> Повторенной бытиём.
> Ни раскаянья, ни боли.
> Ты вернулся к новой доле.
> Снег и ветер в дальнем поле,
> Пробудись младенцем в нем.
>
> И лежи, как в колыбели.
> Стук капели, плач свирели.
> Никуда спешить не надо,
> Можно вспомнить имена
> Тех, что были до разлада.
> Золоченная ограда.
> За библейской веткой сада
> Вся вселенная видна.
>
>
> ДЕНЬ ЗИМЫ
>
> Сегодня во дворе была зима.
> Бесшумно проходили люди мимо.
> И снег кружился, будто хлопья дыма
> Садились на людей и на дома.
>
> И не происходило ничего.
> Мир состоял из снега и движенья.
> Но ощутив материю мгновенья,
> Я понял и значительность его.
>
> Единственная зрячая пора.
> Прошедшего и будущего сводня.
> Нерв бытия реального - сегодня -
> Натянут между завтра и вчера.
>
> Тому, что совершается сейчас,
> Не подойдет придуманная мера.
> Оно не час, не день, не год, а эра,
> Сознаньем обжигающее нас.
>
> Нет прошлого и будущего нет
> Без этого, слетающего с неба,
> Пространство заполняющего снега,
> В полете излучающего свет.
>
>
> ОЖИДАЕТСЯ ЖИЗНЬ
> Валерию Кузнецову
> Хорошо молодым акробатом приехать однажды
> В середине июля, лет тридцать назад, без забот,
> На гастроли в провинцию, в маленький город, где каждый
> Уже был в шапито и на пляже тебя узнает.
>
> И судьбы еще нет, неудачи легки и случайны.
> Время ходит по кругу. Конца не имеют круги.
> Ослепительны встречи. Прощанья еще не печальны.
> И друзья веселы и еще благородны враги.
>
> Разноцветные сны. Пробудиться, как снова присниться.
> И окно распахнуть, чтобы не отделяло стекло
> От звезды и предчувствия, яростной тьмы и зарницы.
> Ожидается жизнь. Ожидание это светло.
>
> Как пленительна слава - отмщение будущим бедам,
> Все замки отворявшая, не подбирая ключей.
> Я лежу и мечтаю. И страх еще сердцу неведом.
> Не испытаны трудные мысли бессонных ночей.
>
> А потом будет утро, и дятел, шифруя свой зумер,
> Передаст, что погода сегодня опять хороша.
> Еще не было горя. Никто из знакомых не умер.
> И походка легка. И вперед забегает душа.
>
> Я на море иду. Солнце. Зелено. Пар от асфальта.
> Голубая вода и песок розоватый на дне.
> И подбросят меня, и скручу над волною я сальто,
> Рассмеется девчонка, которая нравится мне.
>
>
> ОДНАЖДЫ ДНЕМ
>
> Много лет тому назад
> Мы сидели на пороге.
> Шла корова по дороге
> Мимо каменных оград.
>
> Пахла яблоком жара,
> Ударяясь в днище чана,
> Капала вода из крана
> На другом конце двора.
>
> Подорожник буйно рос
> У порога под ногами,
> И светился между нами
> В миске спелый абрикос.
>
> Под стрехою вдоль стены
> В тот июльский полдень поздно
> Ласточки лепили гнезда
> Смесью почвы и слюны.
>
> И во весь дверной проем
> Сзади улеглась собака,
> И дышал из полумрака
> Дух, хранящий этот дом.
>
> И светились голоса,
> Превращалось слово в тело.
> Скажешь слово - и взлетело
> Облачко на небеса.
>
> Неужели мы с тобой
> В этом гибельном полете
> Наполняли время плотью
> И душою, и судьбой.
>
> Время голубых стрекоз,
> Бабочек мохнатолапых,
> Прилетающих на запах
> В мир, где создан абрикос.
>
> СИНИЙ ГОЛОС
>
> Без тропинок и дорожек
> Напрямик минуем лес
> О скалу наточим ножик,
> Чтобы глаже вышел срез.
>
> Непроста твоя наука,
> Пережившая века -
> Выдуть дырочку для звука
> В сердцевине тростника.
>
> В пору поздней косовицы
> У невысохшей копны
> Сделай горло певчей птицы
> Из осенней бузины.
>
> Просверли такую щелку
> В узком стебле камыша,
> Чтоб чижа и перепелку
> Стала окликать душа.
>
> Чтобы мы смогли с вопросом
> Обратиться к соловью,
> Подари нам, безголосым,
> Мастер, дудочку свою.
>
> Надели нас, сделай чудо,
> Синим голосом небес,
> Сотвори свирель, покуда
> Не остыл осенний лес.
>
> Чтобы стаям журавлиным
> В камышовую трубу
> Я успел сигналом длинным
> Прокричать свою судьбу.
>
>
> АПРЕЛЬСКОЕ УТРО
>
> Веселое солнце сегодня разбудит меня.
> Оно, улыбаясь, по небу летит перед летом.
> Какое блаженство проснуться и думать об этом
> В апрельское утро, в начале воскресного дня.
>
> Проснуться и думать о том, что на свете тепло,
> И вспомнить - в предместье вчера расцвели абрикосы,
> И чувствуя запах цветов, ударяются осы
> О твердое небо и каменный воздух - в стекло.
>
> Так вот почему волновали сознание сны,
> Как будто фотограф печатал забытую пленку,
> Где все, что случится, еще неизвестно ребенку,
> Глядящему через цветные осколки весны.
>
> И я оглянусь, в пробуждении память чиста.
> Малиновый куст, сеновал, облака и ромашки.
> Смотрю на минувшее, словно в цветные стекляшки,
> И снова у времени яркими стали цвета.
>
>
> НА ВИДУ У НЕБЕС NB
>
> До поры управляет вселенной рука.
> На виду у небес и восторг, и тревога.
> Наша жизнь придумана до сорока.
> Дальше все происходит без ведома бога.
>
> Мы еще говорим молодые слова,
> Обмануться пытаемся утренним светом,
> Но уже и о нашей Голгофе глава
> Написалась. И мы догадались об этом.
>
> Догадались о том, что исчез интерес
> У вселенной к материи наших страданий,
> Что придется продлиться в себе, без небес,
> Без звезды, растворившейся в млечном тумане.
>
> Изменилось пространство, сменилось число -
> Исчисление лет на земле от Потопа.
> Не спеша протирает природа стекло,
> Где светилась душа под зрачком микроскопа.
>
> Где смещая оптический фокус трубы,
> Совмещая предметы, летящие в бездне,
> Поднимала нас по вертикали судьбы
> Та же сила, что двигает контур созвездий.
>
> НАЧАЛО ОСЕНИ NB
>
> Погреемся, пока еще тепло,
> И дождь прошел, и пахнут летом лужи,
> И синее небесное стекло
> Не раскололось от небесной стужи.
>
> Погреемся, как поздняя трава.
> Окраины в кострах, сжигают сучья.
> Душа воспринимает не слова,
> А свист и шелест, звуки и созвучья.
>
> Наверно так и нужно, свист и звон.
> Инстинкты, а не зрячее сознанье.
> Наверно, мы нарушили закон,
> Когда всему придумали названья.
>
> И говорим о скучном и пустом,
> Владыки или крепостные слога.
> Вначале было Слово, но потом
> Оно потухло, отойдя от Бога.
>
> И смотрит в небо заводь и ветла,
> И камни, будто овцы без обличья.
> Я вспомню речь и попрошу тепла,
> Преодолев свое косноязычье.
>
> Плеснет вода и заскрипят стволы,
> Столб вознесется жертвенного дыма.
> И будут долго теплы и светлы
> Пространства, пролетающие мимо.
>
> ОДИНОЧЕСТВО NB
> И спокойней живется, и проще.
> Приближается возраст беды.
> Пустота опадающей рощи,
> Одиночество стылой воды.
>
> Что случилось с травой придорожной,
> С рыбой, выбравшей тень камыша?
> И во мне, и во всем осторожней
> И отчаянней стала душа.
>
> И легко одному, и тревожно.
> Ветер. Солнечный свет. Синева.
> Время необитаемо. Можно
> Забывать постепенно слова.
>
>
> ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
>
> Не по степи, не по реке,
> Не табором, не вплавь, не вброд -
> Переселяется народ
> На край земли в товарняке.
>
> Что там исчезнувший шумер?
> Что даки? Все это при нас
> Произошло в недобрый час
> Здесь, на земле, в СССР.
>
> Я жил, когда случилось так -
> В решетчатый проем окна
> Из тьмы смотрели племена,
> Вколоченные в товарняк.
>
> На птиц, терявших высоту,
> Которые из прошлых лет
> Летели за составом вслед
> И замерзали на лету.
>
> На мертвецов иных веков,
> Которых воскресил провал.
> Они ступали между шпал,
> Чтоб лечь у новых очагов.
>
> Везли народ. Наверняка,
> Обратный не заказан рейс.
> А вслед бежали струи рельс -
> Два, сталью ставших, родника.
>
> И матом говорил солдат,
> И с паром выдыхался крик,
> И в шепот уходил язык,
> И лязгал у ноги приклад.
>
> А я уже читал стихи,
> Ходил со школой на парад,
> Не ведая, что виноват,
> Что в этом и мои грехи.
>
> Везли народ в товарняке.
> Стелился дым, холодным став.
> Был с высоты похож состав
> На трубку в скрюченной руке.
>
>
> ПУТЬ ИЗ ГРЕКОВ
>
> Плыли греки на медленный север,
> Разрезали волну корабли.
> За пределом знакомой земли
> Упирались в ковыль или в клевер.
>
> В стороне, в тупике, вдалеке
> От твердеющей в мраморе пены,
> На степном кочевом сквозняке
> Остывали античные гены.
>
> За последним таврическим рифом
> Рвали воздух пастушьим бичом.
> Поднимали привычным плечом
> Небеса, наклоненные к скифам.
>
> Ракушняк невысоких колонн,
> Профиль бога, и амфор обломки.
> Давних переселенцев потомки
> Уместились в специальный вагон.
>
> Путь из греков в бараки недолог.
> Продолжая трагический миф,
> Вождь сказал: "Нам не нужен Сизиф!"
> Был генсек, как известно, филолог.
>
> Волновал его этот народ.
> Силачей не любил победитель.
> Прятал в строго застегнутый китель
> Шею дряблую, рыхлый живот.
>
> И завидовал богу безбожник.
> Нес наследственный крест, как недуг.
> Помнил, что под исподним сапожник
> Узкоплеч, бледнотел, колчерук.
>
> Сруб колодца - степной Херсонес.
> Родниковая жилка иссякла.
> В заполярье потомки Геракла
> Валят северней севера лес.
>
> На ледовых пространствах рассея
> Одинокие мачты могил,
> Вождь, тщедушие прятавший, мстил
> Древним грекам за стать Одиссея.
>
>
> ПОДРУЧНЫЕ
>
> И не удастся спрятаться затворникам,
> И не сбежать, и не сойти с ума.
> В глазке огромна рядом с пьяным дворником
> Застегнутая в кожаное тьма.
>
> Шаги в парадном. Холод в позвоночнике.
> Не подберешь надежного замка.
> Опричники, сверхсрочники, заочники.
> От их звонка полшага до курка.
>
> Начальникам дневным не подчиненные,
> Они до обвинительных речей
> Вождей производили в заключенные
> При свете электрических свечей.
>
> Одной метлой - солдаты и рабочие,
> Врачи и сочинители стихов.
> Подручные вершили полномочия
> От полночи до первых петухов.
>
> А на свету, как связанные путами,
> Поспав, они отгуливали день.
> И сделавшись на время лилипутами,
> Влезали в щель, где постоянно тень.
>
> Пережидали карлики с наганами,
> Которых властью наделяла мгла,
> Пока вокруг дневными великанами
> Ночные пересмотрятся дела.
> Но вот один шепнет другому на ухо:
> "Пора, брат, время нашего поста."
> И вырастая, застегнется наглухо
> Идущая на дело темнота.
>
> Заочники, сверхсрочники, опричники,
> От сих гостей не соберешь костей.
> Они сегодня дачники, клубничники,
> Читатели "Московских новостей".
>
> Они сажают нынче лук с морковкою,
> Судачат о погоде, о плодах.
> И в сапогах с тяжелою подковкою
> На пригородных ездят поездах.
>
> Но летней ночью под луною матовой,
> Когда в саду густеет запах роз,
> Они ведут меж грядок тень Ахматовой
> Под старую рябину на допрос.
>
> БЕЛЫЙ ОБОЗ
>
> Не в обход, а через город,
> Сил не хватит на обход,
> Шел по Ришельевской голод,
> А не люди, не народ.
>
> Села бросили селяне.
> Впрягшись в шаткую арбу
> Бессарабцы, молдаване
> Шли искать свою судьбу.
>
> В степь приморья, к селам Крыма
> От сломавшейся сохи
> Шли опять потомки Рима,
> Тучных пастбищ пастухи.
>
> Что зимой по перепутку,
> После первых холодов
> Привозили арнаутку,
> Хлеб для греческих судов.
>
> Их привозом был обилен
> Рынок - лавки да лотки.
> Виночерпии давилен
> Потеряли черпаки.
>
> Потемнели их светелки.
> По секретному листу.
> Слишком тщательно метелки
> Наводили чистоту.
> Не учли, что с пылом редким
> Три вневременных весны
> Божество их древних предков -
> Марс махал метлой войны.
>
> А потом в скупых покосах
> Постоял крестьянский бог,
> Опершись на мертвый посох.
> Постоял, но не помог.
>
> Неописанный в завете,
> Неизбежный, словно рок,
> К ним сошел с портретов третий,
> Жертву требующий, бог.
>
> Вездесущий бог колхоза
> Не принес весенних гроз,
> После Красного обоза
> Черный двинулся обоз.
>
> Обживать иные дали,
> Отдаляясь от корней,
> Тени по земле ступали
> Или люди без теней.
>
> К облакам чужого неба,
> К звездам темного шатра.
> В этот день не ели хлеба
> Я и старшая сестра.
>
> "Пусть покушают немного
> Обделенные судьбой."
> Вспомнив хлеб сорок седьмого,
> Мама, я горжусь тобой.
>
> В поздних поселеньях Крыма,
> На холмах у берегов
> Что-то я не видел дыма
> Молдаванских очагов.
>
> Не звенеть колодцу цепью,
> Снегу не скрипеть в мороз.
> Белым облаком над степью
> Черный сделался обоз.
>
> На привале, на ночлеге
> У скупого родника
> След остался от телеги.
> Белый след солончака.
>
>
> ПОДСНЕЖНИК
>
> И через снег, и сквозь валежник,
> Через державный панцирь льда
> Пробился, свергнув холода,
> Незащищенностью, подснежник.
>
> ОТТЕПЕЛЬ
>
> Оттепель среди зимы.
> Сослепу в оконной раме
> Муха бьется. И кострами
> Пахнут сельские дымы.
>
> Нынче мачеха добра,
> Солнце греет после стужи,
> Примеряет, глядя в лужи,
> Серьги новые верба.
>
> Стали легкими шаги,
> Будто даль открылась бегу
> По рождественскому снегу
> Хрупкому после пурги.
>
> Талой тяжестью воды
> Проступили в серой дымке,
> Словно ходят невидимки,
> Всех минувших дней следы.
>
> Льда непрочное стекло
> Под стрехой нависло грозно,
> Чтобы не вернулись в гнезда
> Птицы, чувствуя тепло.
>
> Зимнее тепло не в срок.
> Синева пуста. Над миром
> Только солнце, и пунктиром
> В небесах полет сорок.
>
>
> КРАСНАЯ ЯГОДА
>
> Стынет зола. Не погасла одна
> Искра уже отпылавшего лета.
> В сумерках рощи опавшей видна
> Издали ягода красного цвета.
>
> Я постою на вечерней земле.
> Красная ягода, капелька боли,
> Кровь на незримом оконном стекле
> Птицы, рванувшейся в мир из неволи.
>
> Мне хорошо в опустевшем лесу.
> Как моего одиночества мета -
> Ветка и сумерки, и на весу
> Светится ягода красного цвета.
>
> Время бежит, и не спросишь - куда?
> Спросишь - и вряд ли дождешься ответа.
> Вот и пришли в наши дни холода.
> Светится ягода красного цвета.
>
> Не потемнела на стылой заре,
> Ярко горит на кусте невысоком,
> Словно прозрев на ветру, в январе
> Глянуло лето простуженным оком.
>
> Буду я думать о разном, легко
> Щурится буду от снега и света
> И оттого, что в лесу, далеко
> Солнце и ягода красного цвета.
>
>
> ТОЛПА
>
> Олегу Попцову
>
> Летящая стая жестока.
> Погибнет нарушивший клин.
> Останется в небе один.
> Толпа ненавидит пророка.
>
> Косяк признает вожака,
> Которому дан от истока
> Инстинкт, а не око пророка,
> Мечтателя и чудака.
>
> Равны те, кто шел в табуны,
> Чтоб выжить в движенье потока.
> Толпа ненавидит пророка,
> Глядящего со стороны.
>
> Смешавшись с толпою слепой,
> Теряешь могущество дара.
> Нельзя быть пророком базара.
> Провидец всегда над толпой.
>
> У стай - ледяные глаза,
> Табун - это ноги и уши.
> И правят толпою кликуши,
> Наполнив тщетой небеса.
>
> Толпа - это праздник раба,
> Она в ожидании рока
> Завидует, что у пророка
> Не рок впереди, а судьба.
>
> Толпа не имеет числа,
> Ей плата нужна и расплата,
> Ей кажется злость ее свята,
> Но святость не ведает зла.
>
> Ступая неровной тропой,
> Мы не осуждаем порока.
> В толпе мы находим пророка,
> Забыв, что пророк над толпой.
>
>
> УМЕР САХАРОВ
>
> Это тоже было, как голосование -
> Облегченья тайный вздох и боли вздох.
> Умер Сахаров. Продолжим заседание.
> Встанем траурно в проеме двух эпох.
>
> Помолчим одну минуту по обычаю
> И затеем бесконечный разговор.
> Торопливое его косноязычие
> Красноречью прочих больше не в укор.
>
> Мы и раньше не стыдились неумелости
> Говорить с ним, и свистело оттого
> Большинство из секторов трусливой смелости
> Возле робкого отчаянья его.
>
> И звучало поименное мычание,
> Хотя все и знали, что не говори,
> Как в период всесоюзного молчания
> Затыкали ему глотку главари.
>
> Мы и раньше не венчали его славою.
> Разве можно на трибуне высших сфер,
> Так картавя, разговаривать с державою,
> У которой государственное ЭР?
>
> Будто пойманный прожекторами, в мареве
> К микрофону он, бочком, почти бегом
> Семенил, чтоб не догнали, не ударили
> Через гула поименного погром.
>
> Умер Сахаров. Свеча по месту жительства.
> Слава богу, что не газовый огонь.
> И пустует место посреди правительства,
> Где щеку держала с вывертом ладонь.
>
> Постоим перед закрытыми воротами,
> За которыми придется быть и нам.
> Пустоту заполнит время патриотами.
> Это знаем мы по прежним временам.
>
> Мы то помним, как упасть не дали волосу
> С головы его. Упала голова.
> Голосуем. Соберет венок по голосу
> Безголосо голосящая Москва.
>
> Мы-то помним, мы-то слышали по радио,
> Как выпрашивала пять минут рука.
> Христа ради. Отказали. Демократия.
> Пять не подали. Теперь его века.
>
> Возвеличили. Порочили. Морочили.
> Не трибун он, а пророк и чародей.
> Вся Россия встала в траурную очередь,
> Отказавшись от других очередей.
>
>
> НАРОД NB
>
> Я не люблю любой народ.
> В любом народе дремлет сброд.
> Позволь - и тьма со дна всплывет.
> Народ не общество, а род.
> Он с первобытным гневом слит.
> Он верен злу своих обид.
> Он мстит за то, что сир и сер.
> Слепой инстинкт забытых эр
> Его выводит на тропу.
> И льется кровь, дразня толпу.
> Игрой становится беда -
> Сегодня "будем бить жида",
> А завтра "русских жги-пали,
> У, надоели москали".
> Цыгане, татарва, чечня.
> В любом народе нет меня.
> Я не хочу таких удач,
> Чтоб их со мной делил палач.
> То, видно, про меня слова -
> Иван, не помнящий родства.
> Ни кумовства, ни сватовства,
> Ни пиршества, ни воровства.
> Я помню Моцарта, а он
> Был не народом сотворен.
> Ну разве Сахаров народ?
> Народ - тысячелетний гнет.
> Прекрасен человек, пока
> Он не толпа, он не века,
> Он не табун, он не косяк,
> Он не инстинкт, таящий мрак.
> Я существую в мире сам,
> Я на крови не строил храм.
> Я - инородец всех людей.
> Ни эллин и не иудей.
> Смотрю, как падает звезда
> Из никуда и в никуда.
>
>
> ПЕРЕСТРОЙКА В БЕССАРАБИИ
>
> После пламенных речей,
> Бичевавших палачей,
> Стало меньше скрипачей,
> Поубавилось врачей.
> Выясняли - кто есть чей?
> А не стало калачей.
> Не бывает сладких слез,
> Солона слеза на вкус.
> Власть толпа меняет: "Жос!"
> Власть толпу меняет "Сус!"
> Жос - долой, возвысься - сус.
> Смотрит со знамен Иисус.
> Бог не любит толчеи.
> Он не знает чьи есть чьи.
> В храме у зажженных свеч
> Он поймет любую речь.
> Он не скажет, что язык
> Этих мал, а тех велик.
> Не покажет на порог,
> Потому что бог есть бог.
> Мы же делим в суете -
> Эти наши, ваши те.
> Та рука, что держит меч,
> Не должна касаться свеч,
> А иначе не поймешь,
> Где он крест, а где он нож.
> Кровь людская пролилась.
> Кто виной - толпа иль власть.
> Или нет вины ничьей,
> Что остался без харчей,
> Без врачей и скрипачей
> Край погашенных свечей.
>
>
> ПРАВИЛА ИГРЫ NB
>
> Булату Окуджаве
>
> Во времена сиротства и юродства,
> Не требуя себе иной поры,
> Давайте поиграем в благородство.
> Напоминаю правила игры.
>
> Пускай незащищенно, под прицелом
> Фигурок, суетящихся гурьбой,
> Ходите только белым офицером
> В пространстве, ограниченном судьбой.
>
> Давайте благородством покараем
> Противников, что точат топоры.
> На черно-белых досках поиграем.
> Напоминаю правила игры.
>
> За пешкой не гоняйтесь из наживы.
> Не оставляйте линию огня.
> Пока мы живы, да не будем лживы.
> И ни за что не отдадим коня.
>
> Ни бросимся ни вправо и ни влево,
> Не побоимся тяжести туры.
> За нами наблюдает королева.
> И это входит в правила игры.
>
> Не чувствами, ни словом, ни делами
> Своими не унизим короля.
> Ходите только белыми полями,
> Врагам оставим черные поля.
>
> Слона видите центром, а не краем.
> Соединив миры, а не дворы,
> Давайте, если нужно проиграем.
> И это тоже в правилах игры.
>
> Давайте поиграем, проиграем.
> За то, что ждет нас завтра, за вчера -
> Давайте благородством покараем.
> Но это уже будет не игра.
>
> БРАТСКАЯ МОГИЛА
>
> Мертвые имут и совесть, и срам
> В царстве загробном своем.
> Как вам лежится, Иван и Абрам,
> В братской могиле вдвоем?
>
> Гул самолетов и гром батарей,
> Скрежет окопных лопат.
> Пали геройски, Еврей - не еврей,
> Пусть они рядом лежат.
>
> Если бы не под прицелом свинца,
> Был бы приказ: "Не спеши!
> Выясни раньше графу мертвеца,
> Национальность души."
>
> Сторож стоит и у этих дверей,
> Есть и для памяти бронь.
> Но проморгали. Прокрался еврей
> В список на вечный огонь.
>
> Выменял за сто положенных грамм
> Теплую вечность в раю.
> Как вам лежится, Иван и Абрам,
> В неразделенном строю?
>
> Взятым во тьму на бессрочный постой,
> После мечей и печей,
> Кости не ныли под общей плитой
> Перед процессом врачей?
>
> Как вам покоится в сумерках лет,
> Где и свобода крута,
> Где примеряет свинцовый кастет
> На кулаки доброта?
>
> В этом студеном краю снегирей,
> В век не людей, а идей,
> Спрятался в братской могиле еврей.
> Ай да хитрец, иудей!
>
> Знал, что за молнией будет и гром.
> - Так что учти, господин,
> Если ты хочешь затеять погром,
> Я тут лежу не один.
>
> Кто здесь в могиле хозяин, кто гость,
> Не докопаешься - брось!
> Не отличишь, где славянская кость,
> Где иудейская кость.
>
> Холмик, плита и цветок - пополам,
> И пополам окоем.
> Как вам лежится, Иван и Абрам,
> В братской могиле вдвоем?
>
>
> ОТМЩЕНИЕ
>
> Григорию Поженяну
>
> Соври Мюнхгаузен, соври,
> Мы не поверить тебе рады,
> Когда у правды и неправды
> Выигрываешь ты пари.
>
> За то, что дураки в чести,
> Что одиноко и что длинно
> Зима тянулась у камина,
> Злу небылицей отомсти.
>
> И расскажи опять без лжи,
> Что пышно вырос куст ореха
> Внутри тебя, и ради смеха,
> Под сердцем ветку обнажи.
>
> Ядро придумай и коня,
> Припомни, как давно однажды
> Ты целый город спас от жажды
> И королевство от огня.
>
> Посетуй, трогая усы,
> Что к старости и память - бремя.
> Передвигающие время,
> Послушав, заведи часы.
>
> И покажи гостям ножи,
> Что с книгами лежат на полке.
> И как гудят в тебе осколки,
> Не жалуясь, им расскажи.
>
> И как таможня на посту
> Велит пройти досмотр сначала,
> Услышав этот гул металла
> В столичном аэропорту.
>
> Соври, пока молва легка,
> И быль, и небылица равны,
> И неправдоподобной правды
> Свидетели живут пока.
>
> ДУРАК
>
> В нашем городе состарился дурак.
> Несуразные нашептывал слова.
> Суетился, кувыркался, гнул пятак.
> А гляди, как поседела голова.
>
> Ни войны не испытал он, ни беды,
> Обошли тревоги смутную судьбу.
> А гляди, какие скорбные следы
> Жизнь безумная оставила на лбу.
>
> Балагурил, не считал свои лета,
> Колесом ходил, носил один носок.
> А гляди, как на смешном лице шута
> Время сделало трагический мазок.
>
>
> ЧИСТИЛЬЩИК
>
> Послевоенный городок.
> Мороженное, лодки.
> Воскресный южный говорок.
> И чистильщик в пилотке.
>
> Сапожных щеток весел взмах.
> Печали - не печали!
> В ботинках - черных зеркалах
> Видны его медали.
>
> И небо весело черно,
> И воздух пахнет водкой.
> Как будто смотрит он кино,
> Работая бархоткой.
>
> Не предал черт, не выдал бог.
> Душа работе рада.
> А что? Удобно - он без ног.
> Сгибать спины не надо.
>
> ЛЕТО РОДИТЕЛЕЙ
>
> Краска сверкает, рабочие красят Ограду,
> Липа цветет, задохнулся полуденный час.
> В белых одеждах родители ходят по саду.
> Нас еще нет, только в них есть предчувствие нас.
>
> Возле фонтана под ветром скамейки намокли,
> Радуга стелится там, где упала роса.
> Время чужое, как в двадцатикратном бинокле,
> Рядом как будто, а вот не слышны голоса.
>
> Шепот восторга, волнуй их: "Жених и невеста!",
> Вещая птица, смотри, не накаркай беду.
> Все, что случится потом, никому не известно.
> Мама и папа гуляют в июньском саду.
>
> Тени цветные - акации, клена, ореха.
> Жарко. Веселое лето. Начало судьбы.
> Где-то играет военный оркестр, и эхо
> Слышится раньше, чем голос поющей трубы.
>
> Повремени не спеши, довоенное лето.
> Возле киоска асфальт пробивает трава.
> Черное платье ни разу еще не надето.
> Мама идет. Над землею летят кружева.
>
> Праздник родителей, не выключай карусели.
> Очередь в комнату смеха, гуляния гул.
> Не примеряли еще новобранцы шинели.
> Папа шагает, и ветер рубаху надул.
>
> Каждое дерево - купол старинного храма.
> Нас еще нет. Только голос мой издалека
> Вслед им летит и стихает во времени: "Мама!".
> В белых одеждах родители, как облака.
>
>
> ПОХОРОНЫ НА МОЛДАВАНКЕ
>
> Дядя Миша умер в октябре.
> Под своим портретом в черной раме
> Он лежал у окон во дворе,
> Пахнущем цветами и котами.
>
> Неизвестно, как разнесся слух,
> Что собрал на той негромкой тризне,
> Окруженных тьмою, тьму старух,
> Незаметных в повседневной жизни?
>
> Будто скорбный воздух похорон
> Вывернул на мятую изнанку
> Поколенье канувших времен
> Прежде заселявших Молдаванку.
>
> И на свет повылезала жуть,
> Высунулась стая тараканья,
> Чтобы в щелку тайны заглянуть -
> Что там за чертой существованья?
>
> Это было смерти воровство.
> Загодя выискивая сходство,
> Умершего тела вещество
> Примеряло на себя юродство.
>
> И металась дядина душа
> От такой позорной панихиды.
> Но случилось так, что не спеша
> С выраженьем злости и обиды
>
> На рябом лице вошел во двор
> Мужичок, подвыпивший некрепко.
> Глянул он на публику в упор,
> С головы в кулак слетела кепка.
>
> "Мать твою! - сказал он небесам. -
> Миша умер. - Эхо было гулким. -
> Все, конец, теперь и двести грамм
> Не с кем выпить в этом переулке.
>
> Мы с покойным были кореша."
> Он ушел, и оставляя тело,
> Раньше срока дядина душа
> Вслед за ним в проем ворот летела.
>
> ПРИЯТНАЯ НОВОСТЬ
> Натану Злотникову
> Приятная новость - сегодня от солнца и ветра
> Смола проступила в замерзшей коре на сосне,
> И одновременно сосульки на два сантиметра
> Приблизились в полдень под южною крышей к весне.
>
> А также узнал я, что звездную книгу листая,
> По темному небу бесшумно на север летит
> Над темной Атлантикой ночью утиная стая,
> Утиная стрелка, в которой очнулся магнит.
>
> Еще мне сказали, и я удивился, природа
> Не может смириться, забыть, покориться судьбе,
> Подумайте только, почувствовав час ледохода,
> Под городом речка гуляет в бетонной трубе.
>
> А также забавным и странным мне кажется то, что
> Как раньше, чтоб было теплее, на штемпель дыша,
> В три смены работает снова районная почта,
> И пишутся письма, а значит, проснулась душа.
>
> Пускай обещает морозы нам метеокарта,
> Но через вселенную без телескопа видна,
> Летит, разрастается льдистая звездочка марта,
> И землю трясет оттого, что сорвалась она.
>
>
> ОДЕССКИЕ ПАМЯТНИКИ
> Станиславу Рассадину
> Черными чернилами все судьба исправила.
> Нет в минувшем времени, память - это миг.
> Превратилась молодость, что писалась набело
> Буквами заглавными в скучный черновик.
>
> В городе, где полночью мчались гулко лошади,
> Где летели ласточки на краю небес,
> Памятник состарился на Соборной площади,
> Воронцов состарился, а потом исчез.
>
> Выпускного вечера галстуки и запонки.
> Дюк сошел по лестнице, слышен медный звон.
> Старенькими сделались девочки Лузановки
> В городах Израиля, в кутерьме времен.
>
> Их судьбу составили годы окаянные.
> Под другим созвездием на краю веков
> Даже сны сегодня видят иностранные
> Девы наших грешных юношеских снов.
>
> Танцы институтские, дворики да скверики,
> Спелый запах августа - моря и земли.
> Где-то в шумном городе посреди Америки
> Ходят ланжеронские вице-короли.
>
> Сладкое томление детям их неведомо.
> Что им пушка старая, что для них платан
> Возле бюста Пушкина на бульваре Фельдмана,
> Где клубится вечером розовый туман?
>
> Что им дух трагедии мифов древнегреческих -
> Посредине улицы вдруг Лаокоон?
> Груб железный занавес серых сцен отеческих,
> Только в этом городе был с изъяном он.
>
> Темные парадные, лестницы привычные.
> Не разжав на шее смертного кольца,
> Вот и стали старцами юноши античные,
> Дети неудачника - жертвы и жреца.
>
> Известняк обветренный, чуткие акации,
> Эхо нашей юности, звуки далеки.
> Памятники города тоже в эмиграции,
> Их сменили каменные тени - двойники.
>
> Где-то одинокие перед долгой осенью
> Над толпою замерли с думой на челе -
> Александр Сергеевич с голубою проседью,
> Воронцов лысеющий, тучный Ришелье.
>
> Строки стихотворные смешанные с прозою.
> Южная провинция. Таврия. Дыра.
> Не успев состариться, становились бронзою
> Сыновья дворянские, пасынки двора.
>
> Жернова вселенские, мы еще не молоты.
> Слышен скрежет каменный, это не про нас.
> На бульваре Фельдмана мы чисты и молоды,
> Молодые статуи окружают нас.
>
> Мы почти ровесники - южные наместники,
> Местные кудесники - принцы и рванье.
> Дайте обмануться нам, будущего вестники,
> Не накаркай правду нам к ночи, воронье.
>
> ПРОВОДЫ СЫНА В ШЕРЕМЕТЬЕВО
>
> Вот и мне пора познать пространство.
> Родовой утраты час настал.
> Из раствора позднего славянства
> Иудейский выпадет кристалл.
>
> В пересохшей глотке привкус ржавый.
> Телеобыск. Страшно оттого,
> Что в замочной скважине державы
> Виден череп сына моего.
>
> Ключ повернут. Вот и жили-были,
> А сейчас исчезнут без следа.
> Ласточки слюной гнездо лепили,
> Не хватило глины для гнезда.
>
> Не хватила воздуха для вздоха.
> Кончен бал. Эпоха стерла грим.
> Родина цветком чертополоха
> Машет прежним гражданам своим.
>
> Провожаем. Горше нет печали.
> И читая буквы на крыле,
> Мы внезапно маленькими стали,
> Превратились в точки на земле.
>
> Надо начинать судьбу сначала.
> И не прятать герб или клеймо.
> И летать над крышами Шагала,
> Сочиняя длинное письмо.
>
> НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ
>
> Позади уж каменеет небосвод.
> Отрывай свои тяжелые подошвы
> От кристаллов. Зазеваешься, и прошлый
> День в тебе горячей солью прорастет.
>
> Слуху слышать, зренью видеть не позволь.
> Поглядишь назад и вечностью заплатишь.
> Не поднимешь рук, не крикнешь, не заплачешь.
> Это больно, когда плоть твердеет в соль.
>
> Приживешься на чужбине как-нибудь.
> Не оглядывайся, позади миражи.
> Все забудь и, коль душа позволит, даже
> Свое имя, как в писании, забудь.
>
> Будь неназванной. Будь Лотовой женой.
> Надо выжить, надо рок переупрямить,
> Надо выжечь из себя по жилке память,
> Что в затылок жаром дышит за спиной.
>
> Не оглядывайся - пусто позади.
> Свет потух, где наши судьбы зимовали.
> Мы космическую бездну миновали.
> Не гляди туда! Беги! Не пропади!
>
> ИНОРОДЕЦ
> Семену Липкину
>
> По чужбинам рассеяно древнее племя.
> У чужих очагов уцелеть повезло.
> Виноградное семечко, сладкое семя
> Стало горьким и в стылой земле проросло.
>
> По каким плоскогорьям оно прикатилось,
> Приглушенное эхо библейской души?
> Иудейская ветвь. Чья жестокая милость
> Сохранило ее в местечковой глуши?
>
> Ни хозяева этих пределов, ни гости.
> Корни где-то, а листья зеленые тут.
> Виноградная косточка. Белые кости
> Грамотеев, философов, сельских зануд.
>
> Инородцы, народ из иных поколений.
> Из пророков в торговцы, в ткачи, в скорняки.
> Через тысячи лет только камни и тени,
> И пустых европейских широт сквозняки.
>
> И вина, что чужой, что божественным знаком,
> Ошалелым сознанием мрак осветя,
> Не явился испанцем, германцем, поляком,
> Россиянином на маскарад бытия.
>
> Вырой возле отцовского дома колодец,
> Но прольется когда золотая струя,
> Не твоя это будет вода, инородец,
> Можешь пить ее, только она не твоя.
>
> Это эхо судьбы. Ни обиды, ни злости,
> Это ноют в земле посредине зимы
> На чужбине родной виноградные кости.
> Слышу голос, за мною летящий из тьмы:
>
> "Не твоя это родина с вешней капелью,
> С деревянной церквушкой и тенью коня.
> Не твое это дерево над колыбелью,
> Хоть его во дворе посадила родня.
>
> Ты здесь вырос. Ты выбрал жену и дорогу.
> Но не думай, что держишь синицу в руке.
> Ты ругаешься и обращаешься к богу,
> И во сне говоришь на чужом языке."
>
> Виноградное семечко, сладкое семя.
> Вот откуда оно. Жаром дышат поля.
> И за каждой оградою - древнее время.
> И красна, как в России рябина, земля.
>
> Вифлеем - ослепительно, празднично, сухо.
> Галилея - как колокол ожил в тиши.
> Имена здесь открыты для русского слуха.
> Каждый звук обнажен для еврейской души.
>
> Эти лица сошедших с икон богородиц.
> Эти камни - остывшие слитки огня.
> Значит я не для всякой земли инородец,
> Оказалось, что родина есть у меня.
>
> Пусть она для меня не родная, иная,
> Пусть не ведаю я своих предков имен,
> Но стоит моя память у склона Синая,
> В стороне от людей, вне пространств и времен.
>
> Оказалось, что горсточка глины под солнцем
> И отара в загоне, и в поле стерня
> Есть не только у чукчей, чечни и чухонцев,
> Оказалось, что есть это и у меня.
>
> ВЕЧЕР В БОСТОНЕ
>
> Вечер в Бостоне. Там уже полночь.
> Бьют куранты в метельной тиши.
> Доктор Ванинов - скорая помощь
> Для загадочной русской души.
>
> За окном розоватые тени,
> Дышит темной водой океан.
> -Вы еще на работе, Евгений,
> Что мне делать? На сердце туман.
>
> Что мне делать? Я чувствую кровью,
> Как болит за моею спиной
> Между сосен лыжня в Подмосковье,
> Что оставлена в жизни иной.
>
> На ненастье, наверное, в теле
> Ноют волны, волнуется вал,
> Что на берег несет в Коктебеле
> Сердолик и агат, и опал.
>
> Пропишите мне эту неволю
> Вперемешку с бедой и виной.
> Я рожден исторической болью
> В чуждый век на чужбине родной.
>
> Пропишите мне, доктор, таблетки
> И отвар из херсонской травы,
> Чтобы выпил я и однолетки
> Снова встретились в центре Москвы.
>
> Чтоб на кухне в полшаге от славы
> Пили пасынки СССР.
> И звучала струна Окуджавы,
> И смеялся Фазиль Искандер.
>
> Чтобы был у работы украден
> Зимний вечер. От Пушкинских строк
> Друг сердечный мой, Стасик Рассадин,
> Чтоб всплакнул, удержаться не смог.
>
> Чтоб ценили за меткое слово,
> За энергию правды в строке,
> Чтоб толпа узнавала Попцова,
> Когда мы с ним спускались к Оке.
>
> Бьют наотмашь в России куранты.
> Время ночи. Не наш это час.
> Мы и там уже все эмигранты -
> Государство покинуло нас.
>
> Государство. Бунтарство. Коварство.
> Жизнь впряглась в кочевую арбу.
> Доктор Ванинов, дайте лекарство
> От российского рабства рабу.
>
>
> ВРЕМЯ ОДНО
>
> Все, что случалось недавно и было у древних
> В гулких столицах и от перекрестков вдали,
> Происходило и в этой нагорной деревне,
> Время одно на вселенских часах у земли.
>
> Время одно, хоть различны круги измеренья.
> Медленно утро бредущего в гору вола.
> Кажется, что им кочевников передвиженья,
> Жителям этим открытого небу села?
>
> Кажется, что им, пасущим отару у склона,
> Греческий парус, летящий навстречу беде,
> И человек, задержавшийся у Рубикона,
> Чтоб охладить пересохшие губы в воде?
>
> Кажется, что им, взрастившим в расщелинах грозди,
> Кровь, проступившая через основу холста,
> Там, где чернели в запястья вонзенные гвозди
> У человека, которого сняли с креста?
>
> Что им, зачем им, живущим отдельно от мира,
> Знающим тайные сроки камней и семян,
> Плеть Чингиз-хана и маленький театр Шекспира,
> Лодка, с которой на берег сошел Магеллан?
>
> Горные люди забытого богом селенья.
> Не отличая эпох и не ведая вех,
> В смене колен они, не пропустив поколенья,
> Жили и были всегда современники всех.
>
> Инков и скифов, Ду Фу, Пифагора и Будды.
> Не прерывая течения, эхом дыша,
> Видно они сообщаются эти сосуды,
> Что наполняет небесная жидкость - душа.
>
> Что ты увидел, старик, над вечерней горою?
> Что вспоминаешь отдельно от мира, один?
> Давнее зарево греков? Горящую Трою?
> Или войну, на которой остался твой сын?
>
> Мальчик, откуда в глазах твоих отсвет печали,
> Красные блики вселенских тревог на земле?
> Будто твою колыбель на рассвете качали
> Память с предчувствием в каменном этом селе.
>
>