После перерыва съезд продолжил свою работу, предоставив слово гостям.
А гостей было всего двое, то есть, я и ещё один товарищ с Альдебарана.
Что-то среднее между нашими бараном и крокодилом.
Тот ещё, скажу я Вам, командировочный. Какой-то громкий ужас.
Ему дали слово первому, он легко вспрыгнул на трибуну и…
Сначала проглотил стакан, потом графин, откусил микрофон и стал сипеть и хрипеть.
Сразу видно, привык речи толкать. Оратор-провокатор.
Затем замолк, начал надуваться и синеть…
Минут пять синел-синел, дулся-дулся, я, уж, подумал всё, подавился микрофоном.
А он надулся, как мышь на крупу, и как в зал плюнет…
Первые четыре ряда заплевал полностью.
А переводчик шипит, что это, оказывается, у них такая новая форма критики.
Я только не понял на кого, на чёрнодырцев или альдебаранцев.
Во всяком случае, больше всех "Критики" досталось первым четырём рядам.
Думал его съедят. Сразу после выступления.
Но нет, смотрю, утёрлись и хлопают, свистят, сипят и синеют.
Рады, значит. Вообще.
После его выступления у меня, почему-то, стали так мелко и противно дрожать колени, что я еле-еле дошёл до трибуны.
Эх, думаю, была – не была. Попробую, как предыдущий оратор, не обращать внимания ни на кого.
И я, очень энергично, с выражением, с примерами, рассказал о работе нашей комсомольской организации.
Для затравки, со всех сторон осветил работу комсомольского прожектора, подсвечивая себе фонариком.
Зал молчал.
Потом, коротко, минут за сорок, набросал планы шефской работы в детском саду № 527.
Затем рассказал об ударной работе на подшефной овощной базе Обл-Бом Загот-Пром Овощь-Фрукт Рай-Потреб Гор-Союза.
Съезд молчал.
Далее, ещё короче, минут за тридцать, рассказал о наших необыкновенных и замечательных изобретателях и рационализаторах, активно двигающих всеми своими гранями технический прогресс, из нашего бытия в бытие светлого будущего, озарённое бытиём, не менее светлого прошлого, а также настоящим, но тоже светлым.
Съезд всё равно молчал.
Подозрительно молчал и совсем не сипел…
Я покосился на президиум.
Барано-крокодил, вот гнус, кажется, заснул. Или сделал вид.
И то ли, повизгивал, то ли, попискивал, очень вяло, дрыгая ногами.
И вот тут меня осенило, а может, и озарило.
Что думаете, как закричу, только Вас волнует Передырка?!!
Взял графин и как грохну об пол.
Ага! Зашевелились.
Большой привет с Земли, кричу, а сам потихоньку трибуну раскачиваю.
Ура!!! Ору. Шайбу! Шайбу! До-то-го! До-то-го!
А сам соображаю, до чего это, до того? Что дальше-то делать?!
Хорошо, хоть, Крокодило-баран проснулся, синеть начал…
Ну, думаю класс, проняло и тебя, только бы опять плеваться не стал…
Как заору: "Даёшь перестройку!" и сразу валю трибуну Барано-крокодилу на хвост.
Что тут началось!
Крокодил ревёт, как баран, я ору, чернодырцы свистят, хлопают и топают конечностями.
Короче, меня оттуда прямо на той трибуне и вынесли.
А переводчик после мне сказал, что у них такого ещё никогда не было и, вряд ли, будет.
И на меня, уже, поступило несколько предложений, чтобы заморозить, как редкий экспонат передырки, но я им клятвенно пообещал трансформироваться на каждый съезд и делиться опытом.
На том, вроде, и поладили.
А с Барано-крокодилом мы так подружились, что сейчас он гостит у меня дома.
В туалетной комнате…
Пьёт шампунь и заглатывает использованные зубные щетки.
Кстати, он собирается на наше отчётно-перевыборное собрание.
Только Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, графины нам шефы-стеклодувы привезут.
В подарок. Много. Бракованные. Всё равно он их перебьёт.
А вместо микрофона приделаем швабру – пусть грызёт, рога обламывает.
Совсем недавно, мы с ним слегка поспорили.
В горячке спора, он меня немного покусал и основательно заплевал.
Так что, я сейчас лежу в больнице и ем без памяти, но скоро, надеюсь, выпишусь.
С комсомольским приветом,
Гена Зюзин.
Земля. Россия. Эра Перестройки. 1992 год.