Не целую тебя.
Ты просила - я слово сдержал.
Было больно - ну что ж,
болью больше иль меньше - все боль.
Я тебя не корю.
Ты устала. Я тоже устал.
Но на ранах моих -
одиночества едкая соль,
но на сердце моем
кровоточит сплетенье рубцов,
но на фото твоем -
поцелуи иссушенных губ...
Разве можно понять,
что же вышло в смятении слов,
и к чему уж гадать,
был я люб тебе или не люб?
Я устал повторять:
это только начало пути,
все пройдет и придет,
ты поверишь в любовь и весну.
Но упрямо в упор
бьет последнее слово: "Прости".
Объясни мне, за что?!
Что я должен простить? Не пойму...
Ты молчишь. Я молчу.
Только строчка за строчкой бежит
из письма как из чаши с вином,
недопитой до дна.
Будем верить, и ждать, и любить,
сколько выпадет жить.
А не выпадет - что ж...
Я пойму. Стало быть, не судьба.
И когда моя плоть
растворится в полуночной мгле,
превратится в туман,
снегопад, тихий дождь, лунный свет, -
может, вспомнишь меня?
Что когда-то, мол, жил на земле
и пытался тебя
прикрывать своей плотью от бед...
И когда моя кровь,
что привыкла напалмом гореть,
брызнет алой струей,
чтоб отныне под звездами плыть, -
может, вспомнишь меня?
Мол, не смог своей кровью согреть
ту, то болью жила
и боялась его полюбить...
И когда голос мой
среди ночи ворвется в мой дом,
и коснется тебя,
и лишит бесконечного сна, -
помяни и прости.
Значит, стал он распятым крестом,
и звезда Антарес
стала каплею крови красна.