Эту картину, когда ты спишь у меня на коленях
Осенью жаркой в залитом солнцем саду,
Нужно писать, несомненно, кистью Моне, чтоб ни тени,
Чтобы ни дымки не сообщилось холсту.
Кистью Моне, а особенно яблоки, желтую сочность,
Желтую спелость их маленьких солнц средь листвы,
Переписать до конца их простую воздушную прочность,
Тонкость деревьев, осеннюю сухость травы.
Или пастелью наивной в традициях пасторали
Кобылу бегущую сквозь этот яблочный сад,
Непорочное небо цвета счастливой печали,
И жеребенка, что в мыслях конечно крылат.
Или еще чем-нибудь, чтоб не чувствовать горечь металла
Раскаленной на солнце тяжелой нелепой машины,
Чтобы не помнить, что ты, не начав ничего, так устала,
Что, пожалуй, не важно, колени какого мужчины
Сегодня служат подушкой, не чувствовать капелек пота
На шее ужаленной солнцем, созревшей для петли,
Не слышать хруста несросшейся кости, мечтой идиота
Сбывшейся жизни, не ясно, плакать ли, петь ли
В предчувствии счастья, безденежья? Сонно-назойлива муха.
Ты просыпаешься. Вновь мироздание тонко.
Солнце садится. Изредка яблоки падают глухо.
Кобыла тревожится за своего жеребенка.