...если б снова в сарай я к телёнку сбежал
с коркой хлеба из дома,
я бы гладил его, он бы, лёжа, жевал
в уголке, где солома.
Он доел бы всю корку и шумно вздохнул,
и (голодный страдалец!)
к моей доле шершавые губы тянул,
ухватился за палец.
Он вчера только встал, сразу шею в наклон.
Два косых, хитрых глаза.
Мы бодались два раза. И вышло, что он
победил оба раза!
Лоб как мой, с бугорками, рогов не видать –
я потрогал руками...
Если я не смогу его перебодать,
то пожалуюсь маме.
***
Дантист-надомник Беня Мулер,
по местным меркам крупный шулер
жил без возвышенных затей,
имел супругу и детей,
одышку, тёщу, плешь, машину
и заводную бормашину,
плюс, вот, читатель, где основа,
имел соседа Иванова
(напрасно не блесни умом –
“имел” в значении прямом).
Сосед надомного дантиста
похож был в профиль на артиста.
Высокой тайной окружён,
он залетел к нам как-то сдуру,
бомонд местечка был сражён -
шептались, что он бросил жён
(двух сразу) и аспирантуру,
что ничего не видя кроме,
стал здесь инструктором в горкоме,
что тихо гас, свой крест влача…
Всё, словом, в пару дней открылось.
Естественно, жена врача
в беднягу по уши влюбилась.
Увы, страдалец Иванов
смотрелся стройно и плечисто,
и он, сюжет совсем не нов,
не замечал жены дантиста.
Весь за печатями семью
заглянет к ним проверить челюсть,
и только лишь, а не на целость
благополучную семью.
Но нас подобные детали
никак не интересовали.
Своих забот имелась масса.
Я - из всего седьмого класса
единственный владелец бутс,
считался крайним экстра-класса.
Шёл год борьбы за быт здоровый –
во все дворы футбол дворовый!
(О, этот год причины помнить есть.
У нас тогда финал украли,
мы поселковым проиграли
со счётом “восемнадцать – шесть”!).
Вдобавок тем же смутным летом
я ощутил себя поэтом,
и поэтическое слово
в момент дошло до Иванова:
“Иван Иваныч Иванов –
большая .опа без штанов!
На радость нашему народу
такую вывели породу”.
И далее о селекционерах -
что думают низы о высших сферах.
Представим, граждане, эпоху и замрём.
Он был тогда уже вторым секретарём,
и…
как меня мой отчим не убил?
Почти неделю сесть я даже не пытался,
но сколько сердобольный ни старался,
талант (факт налицо!) не загубил.
А Иванов призвал меня и допросил.
Сказал, что мой стишок не тянет и на тройку,
дал список книг…
Он и тогда, по слухам, пил,
а вовсе спился где-то в перестройку.
***
Всё в округе изъела
осенняя ржа.
Пёс к подъезду закрытому
жмётся дрожа.
Жёлтой краскою: "На ...
уедем отсюда"!
на сыром силикатном
торце гаража.
Ты не едешь,
ты лишь с незапамятных пор
в направленье платформы
идёшь через двор.
Здесь дальтоником нужно родиться –
им проще
всё, что видеть не можешь,
не видеть в упор.