Переулок, пластмассовый стол, пепельница и рыбьи
кости рядом с пустыми бокалами: натюрморт.
В глазах рябит от человечьей зыби -
бурей настигнутый малый рыболовецкий флот.
Пацаны на чужие машины наводят лоск,
в грязном ведре от воды производная - пена.
П-И-В-О - облезлые буквы венчают киоск
и, устыдившись, он вжимается в стену
дома, в углах которого торжествует камень,
тополя, просверлив пространство, поют о воле,
перпендикулярность улиц говорит об исламе,
о его мечетях, о геометрии, даже о Ле
Корбюзье, столь далеком от врубленых в скалы хижин
крохотной метки прошлого - жителей Санторина.
Несмотря на разрыв меж веками значительно ближе
тамтамы архаики массового пианино.
Не могу изменить в пейзаже хотя бы атом,
мир не бог - Голиаф, да я не Давид - песчинка...
Одиночество соткано сигаретами, детством, закатом,
танго спиральным чуть хриплой иглы и пластинки.