Варенье алыча в тазу вскипает -
вот так толпа безумная кипела
и головы подпрыгивали плавно,
мешали, сталкиваясь, что-то там увидеть.
Природа девственная просто ошалела
от треска и распиливанья сучьев,
от ширканья кустов о сапожищи,
от вскриков света, бушеванья леса.
Пришедшие от поезда шумели.
Средь рюкзаков уж дыбились палатки.
На фестивале все всегда так бурно.
А ты стоял во тьме, светил зубами
и каждому, плеснув по полстакана,
про этот же стакан горланил песню.
Всегда ты так - два рюкзака винища,
один еды, и тот раздашь по кругу.
Жену, конечно, это возмущало.
Меня же растревожило другое -
ведь ты теперь в фаворе, ну, а фаны
тебя готовы вскидывать до неба.
И после петербургского концерта,
когда у микрофона - "Романсеро!" -
вдруг объявили - что тогда творилось!
Ты ничего, поди, не помнишь,
ты был уже хорош, как говорится,
и пел дым про отечества горчащий,
переходящий в дым от папиросы.
Помилуй! Как же может умещаться
в тебе вселенская печаль поэта,-
не постестняюсь - гения и это…
Про то, как "нас имели во все щели".
Тебя послушать просто удивленье, -
два абсолютно чуждых человека.
Нагретой от вине толпе - не важно,
ей все равно, кого любить, калечить.
И будут все вопить о вящей славе,
раскачиваться, где-то у кострища
дурными голосами умолять о повтореньи,
но сам-то неужели ты не видишь?
Всерьез решил, что слава? Но назавтра
поклонники не вспомнят про любимца...
Наутро после ошалелой этой ночи
умоются в реке и прочь поедут.
И ты решил, что от костра - да прямо в небо.
Но богоданный дар уже разменян.
Не отказать тебе в сарказме, сквозь который
проглоченные слезы зазвенели.
Но остальное - как бы ни пропало!
Как ты, наверно, тихо пропадаешь…
Ты падал в реку в праздничной одежде,
в кроссовках адидасовских, и тщетно
тебя пытался выловить поклонник,
забрасывая камеру с канатом…
Смотри, как быстро молодость уходит.
Как у других, что падали не в эту
средь сосен блещущую солнцем реку,
а в черную, подземную, навеки.
К тебе же не пробиться, ты меня не слышишь,
как молодой глухарь в лесу весеннем,
не слышишь ты моих увещеваний.
Приехал с юга смуглый романсеро,
там любят звезды яркие над морем!
И кое-кто поймался на приманку.
Поэтому, теперь, как прошлам летом,
я, проглотив комок, домой сбегаю.
Записку передаст тебе красавец,
который там все распевал про груди.
Вот тоже экземляр! Талант и голос -
а тратит на кабацкие частушки.
Да ладно! Кто я вам? Увы, не нянька,
чтоб сопли утирать. Уже мужчины…
И ты, дружок, давно глава семейства.
Возьмет тоска за горло – вспомнишь номер…
(мой телефон в программке фестиваля -
состав жюри, помеченный курсивом.)
Стихов я прочитала километры,
но вряд ли что, признаться, понимаю…
"А судьи кто?" - ты бросил мне наотмашь,
и кажется, попал в больное место.
Я не о том. И мне ужасно жалко,
что все так получилось. Ты моложе,
Моложе оказался лет на десять.
А так - все верно. И поэт не рассуждает.
И то, что я жюри тепрь попала,
меня изобличает негативно.
Дождя тебе веселого, грибного,
и солнца, пламенеющего в соснах.
Желаю твоему болеть сердечку,
как моему пожалуй, не под силу.