УКРАИНСКАЯ ПОЭЗИЯ
в переводах Николая ПЕРЕЯСЛОВА
Лидия ДАЛЁКАЯ (Галина Чернобицкая)
Родилась в 1903 году на Днепропетровщине, там же получила высшее педагогическое образование. После Второй мировой войны оказалась в Германии, откуда в 1950 году переселилась в Австралию. Она автор одного поэтического сборника (Мельбурн, 1957) и ряда стихотворных подборок в таких журналах как “Современность”, “Украина и мир”, “Новые дни” и других эмигрантских украинских изданиях.
* * *
Липы льнут легко-лукаво,
клонят долу лбы тугие.
Стебли лилий гнутся вправо
в ливне летней литургии.
Гладь прохладная волнует
профиль аиста печальный.
А лишь полдень луг минует —
хмель июля разлинует
лепет слов с напевом дальним.
1957
* * *
Не просишь рос. Ты дням укоры слал
за то, что снова сумерки оставили
на спинах скал оттенок синих слив.
Когда ж сойдёт тоска за солнца сплавами,
забудь её и заточи в плен слов,
таких, чтоб лето на весь свет прославили.
1957
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
ОТ АВСТРАЛИЙСКОЙ ЗЕМЛИ
Месяц, как блинчик в сметане,
жирно блестит и смеется,
белая тучка растает,
в мисочку струйкой прольется.
Небо — уже слегка выпив, —
дальше хмелеет-гуляет
и, не считая убытков,
наземь вино проливает.
Звезды моргнуть не успели,
как оказались в итоге
желтой черешнею спелой
брошены людям под ноги,
где, лепестками качая,
медом соцветья струятся...
Кто я тут? Зритель случайный.
Лишь и могу — удивляться.
1957
* * *
Поблек, потух отавы клин,
петух тут не пасёт хохлатку.
Невольно пьешь полынный сплин.
Паук оплёл сетями тын,
на лето прилепив заплатку.
Линялый флаг былых отваг
теперь — витраж молитвослова.
Но ветры, ветры! Дуют так,
что, разрывая светом мрак,
уже костром пылает слово.
Василь БАРКА
Родился в 1908 году на Полтавщине, закончил педагогический техникум и некоторое время работал учителем в Донбассе, а позднее учился и жил на Северном Кавказе. Закончив филологический факультет и аспирантуру, он в 1940 году защитил в Москве диссертацию, посвященную стилю “Божественной комедии” Данте. С 1943 по 1950 год жил в Германии, а потом — в Нью-Йорке. Помимо нескольких книг стихов, вышедших в издательствах Харькова, Авгсбурга, Мюнхена и Нью-Йорка, выпустил романы “Рай” (Джерси Сити — Нью-Йорк, 1953) и “Желтый князь” (Мюнхен — Нью-Йорк, 1963), а также четыре сборника литературоведческих статей и эссе.
САД
I.
На черной ноженьке, как шар серебряный, сияет вишня,
и птица синегрудая, тяжелая
качает ветвь роскошную собой,
а маленькая — сквозь листву порхнула: лишь тень крылатая скользнула
по серой грядке,
по цветочным клумбам...
И шмель в наряде грязно-желтом, странник шумный,
кружит и удирает впопыхах
по-над травой.
Так ярок день! И вдруг от тучи — тень. И в тот же миг
тюльпаны так таинственно средь сада
заполыхали,
вспыхнули, как огненные сгустки крови;
и остролистыми рядами, в скорбных искрах,
вдруг замерцали цветники.
Седая женщина из дома вышла в сад:
о сыне, павшем на войне, поплакать.
Под вишней тихо села,
глаза рукою заслонив от света вишен,
сама вся в серебре седин,
как вишня.
II.
Взываю: черешни в багряных монистах, постойте вот тут за оградой,
меня подождите!
(И разве не чудо? — Стоят, ожидая, в смущеньи...)
Взываю: березки в листвы кисее, вы вон там —
под фарфоровым облаком — ждите!
(И вижу: стоят, исповедуясь шепотом ветру...)
Взываю: безгрешные травы, маэстро в цветных диадемах,
урежьте мне марш ароматов!
(Земля под окном — на сто запахов благоухает...)
Взываю: о, солнце в сорочке златой, жди меня за дубами —
на дальней дороге!
(И солнце кивает: до встречи!)
Шепчу я: о, мир мой, ты так скоротечен, тебя и не хватит
на поиски счастья!
(Кончается день. Гаснет свет. Начинается вечер...)
III.
...тополя переговариваются о чем-то — их двое! — и кивают
на что-то, видимое им в облаках.
...сокрушаются березы; их нечесанные косы
заслоняют лиц сиянье.
...а вот груша, симметричная и стройная, как свечка,
игнорирует все новшества и моды.
...лишь дубы в своем величье думать вслух имеют право,
свое мненье не скрывая.
...буйстует огонь зеленый, рвется ввысь — пожар устроить,
мрамор туч поджарить в небе.
...и, слетая с голубого рукава Господа, голубь белоснежный
долго еще светится точкой в полете, и исчезает за вершинами.
Гром! Сверкание! Земля в волнении открыта небу,
так открыта, что кидает и в страх, и в восторг. А небеса высоки!
Воочию можно убедиться в бессмертии мира. Грустно лишь осознавать,
что мы в этом мире — не больше, чем гости, и наши дела — до поры.
А жить бы да радоваться — бесконечно...
1947
НАДЕЖДА
Взовьется в небо серпик острый
и возле крыш начнут сиять
веночки вишен — будто сёстры
под вечер вышли погулять.
Вдове и сироте защитник —
закон, окованный, как щит.
А князь цепей, злодей с копытом,
в пустыне, спрятавшись, лежит.
Дом правды, чист и благолепен,
зло на порог свой не пустив,
встал на холме тысячелетнем,
над дверью месяц засветив.
Рассвет раскроет книгу жизни,
перелистнув страничек ряд,
а в ней — сердца детей Отчизны,
как с грядки неба, в мир глядят.
1968
Вадим ЛЕСИЧ (В.Л. Киршак)
Родился в 1909 году на Западной Украине в семье учителя. После получения среднего образования закончил высшую Журналистскую школу в Варшаве, после чего остался работать в Европе. В 1948 году переехал в США и поселился в Нью-Йорке. Автор порядка десяти поэтических книг, вышедших во Львове (до 1935 года), Нью-Йорке и Мюнхене.
ПЕРГАМЕНТ ПАМЯТИ
Пергамент памяти помят, не шелестит,
когда шумит, темнея, старый сад под вечер
и ветер гнет, как будто лук, дугу заречья
и ликованьем полон луг в фиалках сумерек.
Багровый дым восходит ввысь, как будто печи
зачем-то жгут в разгар весны, иль это тлеют
скелеты изб, наполнив дымом пустоту.
Ту пустоту, что вечно жаждет быть заполненной.
Пергамент памяти, ржавея,
поставил свечи на алтарь, встречая вечер.
Как мох полярный — золотеют заморозки.
Под белыми созвездьями дрожат,
как паутина, сочиненья Грига.
Нисколечко не связанные друг с другом вещи,
существующие каждая сама по себе,
но отяжелевшие, как переспелые плоды разных деревьев —
падают грузно в тишине сада
на землю, замершую в ожидании.
Тени становятся, как деревья,
а деревья, как тени.
Пергамент памяти
зашелестел
песком разбитых зеркал
в рассыпанной пустыне.
1957
ЭПИТАФИЯ НА ПЕСКЕ
Я сам для себя сделался воспоминанием.
Тревога еще трепещет, но уже бескрылая.
Куда же возвращаться, если нет возвращения?
Сверстаны все дороги — как русла высохших рек в пустыне
под желтым небом.
Песок не утоляет жажду, лишь засыпает глаза.
Следы от ступней в песке — разгладит ветер,
и я буду идти наугад.
Я иду. И вижу:
где-то далеко догорает кострище солнца —
за башнями песка, за песчаными башнями.
А я еще помню, как это солнце огненно вставало
и путешествовало.
Тревога засела в песчаных башнях:
я сам длясебя сделался воспоминанием
и пугающим памятником
из песка
под желтым небом.
1964
Богдан НИЖАНКОВСКИЙ
Родился в 1909 году в семье актера Амброзия Нижанковского, до Второй мировой войны жил во Львове. Во время оккупации эмигрировал в Германию, где принимал активное участие в литературной и театральной жизни украинских эмигрантов. В начале пятидесятых годов переехал в город Детройт (США).
Б. Нижанковский является автором поэтических сборников “Терпкое вино” (Краков — Львов, 1942), “Щедрость” (Регенсбург, 1947) и “Тяжесть” (Детройт, 1953), а также весьма значительных книг прозы и юмора.
* * *
Окна позарастали виноградом ночи,
Тишина, как кошка, трётся о мои колени.
Добродушная печка, напыжившись в углу,
Дышит теплом, навевающим сонливость.
Книга, как серая птица, распластавшая крылья,
Лежит на моем столе, намекая на мудрость веков.
Рядом — чернильница, полная дивных слов,
Ожидающих, когда я выловлю их оттуда пером.
Однако же оно, старое, дремлет в моей руке,
Не видя, как на его кончике усыхают последние рифмы...
Но вот полетел в корзину перечеркнутый скомканный лист —
И на другом начало боязливо появляться новое стихотворение.
1947
ОПРАВДАНИЕ
Пускай же грусть, как дождь вечерний, хлещет
И слёзы льют из глаз, как две реки, —
Вы понимаете? — Есть вещи
Такие,
Что даже в полдень, что затоплен солнцем,
Что даже в полдень, что трубой гудит,
В ответ ни звук малейший не проснётся
У вас в груди!
Так что, простите, но никто не знает,
Когда и где — в дороге? у окна? —
Вам в сердце боль войдет, его пронзая
До дна...
1947
* * *
Возносишь, пилигрим, печаль свою
аж до небес, и молишься. Слова? —
Их больше нет. Лишь ловит грудь струю
той тишины, где шепчется трава.
Твоя печаль, как дикий виноград,
которому так сорванным быть хочется!
А в нем шумит твой Гефсиманский сад,
где ты молебны служишь — одиночеству.
1953
ЧАС
В один из дней я вдруг заметил: час
Рассыпался на шестьдесят минут!
Я собирал их чуть не целый час, —
Но не найду последней из минут.
Я мучился. — О, тяжек жизни час! —
В конце концов, из будущих минут
Я взял одну, чтоб сделать полным час.
Но вижу вдруг — нет всех былых минут.
Так и осталось. И настал тот час,
Где дорога любая из минут...
1964
Теодор КУРПИТА
Родился в 1913 году в Западной Украине, после войны принимал активное участие в литературной и культурной жизни украинской эмиграции, редактировал журнал “Родное слово”, позже переехал в США, в город Чикаго. Автор нескольких поэтических книг, вышедших в издательствах Львова, Мюнхена и Чикаго, а также книги пародий “Карикатуры с литературы” (Мюнхен, 1947).
ОСЕНЬ
Снова осень сон наносит, студит сердце...
Кто-то свистнул, кто-то спился, кто-то спелся...
Собирает моя грусть в рюкзак наследство:
Синий сумрак, косы милой, игры детства.
Призывает моя грусть, узрев березку:
Запрягай коня каурого в повозку,
Догоняй свою судьбу за три присеста:
Косы милой, синий сумрак, игры детства.
Ой, понесся тот каурка через реки
Догонять, что унеслось уже навеки.
Лишь тоска приносит боль письмом в конверте,
Словно жизни плач, а может быть — смех смерти.
1947
ПРЕДГРОЗЬЕ
Простор полей, как океан, разлит,
Где ветерок гуляет, словно рыба...
Но подал знак сомкнуть уста зенит —
И замер день, как умной книги, глыба.
Идут жнецы нежданных жарких жатв,
Блестят серпы, сверкают косы яро.
Но для кого в полях хлеба лежат?
Кому дано свезти зерно в амбары?
Приходит ветер — слеп и безъязык —
И лишь о смерти травам вести веет.
Да из-за тьмы встает пожарищ лик:
Блажен, мол, тот, кто съесть свой хлеб успеет...
1946
СОНЕТ О ЗЕМЛЕ
Раскрыта даль, как Библия для чтенья,
Над нею солнце, как свеча, горит...
Сухим аскетом век в листы глядит,
Читая главы смерти и рожденья.
О, человек из болей и обид,
Горящий жаждой гнева и отмщенья!
Решись омыть свой взор водой прощенья,
Как нам Господь об этом говорит.
Внимай шагам незримым на дороге,
Вбирай все знаки, духом воспаряй,
Когда над миром светится заря.
Ведь нам даны от вечности лишь крохи,
И эту боль так трудно пережить,
Чтоб на земле — о горнем не тужить.
1947
Марта КАЛИТОВСКАЯ
Родилась в 1916 году в городе Стрый, среднее образование получила в гуманитарной гимназии города Перемышля. В 1944 году выехала с Украины на Запад. В 1947-м оказалась в Бельгии, где в 1952 году завершила университетское образование по специальности археология и история искусств, после чего переехала в Париж. В ее творческом арсенале — стихи и проза, литературоведческие статьи и рецензии, обзоры художественных выставок, а также переводы с немецкого, французского и испанского языков.
ВЕЧЕР
Окно, открывшись, озирает сад,
где от дождя зазеленели травы.
И день, что начинался наугад,
несёт покой — торжественно, как славу.
Рассыплет вечер сумрак кучерявый
и он приляжет тихо у лампад.
И, перепутав свои грёзы с явью,
я вдруг увижу, бросив в гущу взгляд,
твой силуэт мелькнувший...
1955
* * *
Парашюты каштанов цветут —
и я запах тот слышу;
пчелы над ними летают,
тучи над ними растут,
точно серая крыша.
Ветер листья колышет,
и в зеленую пущу —
там, где листья погуще, —
юркнет шустрая птица.
Люди на улицах. Лица —
у кого-то в печали,
у кого-то в отчаяньи...
Отчего ж под каштанами
все мне кажутся пьяными?
Будто все тут — поэты
или малые дети.
Словно запах каштановый
дал родиться всем заново.
1955
Федор КОВАЛЬ
Родился в 1916 году в Закарпатье, во время Второй мировой войны эмигрировал в Германию. Автор книги стихов “Зелёные ромбы” (Мюнхен, 1953), множества политико-мировоззренческих статей, а также ряда философских эссе.
* * *
Я шепот пил ночных дубрав
и побратался с ветром с детства.
Я слушал шелест сонных трав
и со зверьем жил по соседству.
Я спал, как старый грязный пёс,
меж лопухов за огородом,
слонялся волком меж берёз,
для молний был громоотводом.
Но вот, как инок, я иду
из храма в скит, творя молитву,
и, затаив дыханье, жду
тех ветерков, что боль мне вытрут...
1953
ВЕСНА В ГРЕНАДЕ
В горах еще виднелся снег,
а пьяные городские липы
уже приставали к прохожим;
отцветал виноград;
а гора возвышалась, как белая пани.
Май с мятой в руке
ходил по переулкам и улицам.
Полночь плескалась в молоке.
Весну встречая, земля не скучала.
1966
Остап ТАРНАВСКИЙ
Родился в 1917 году во Львове, изучал литературу на гуманитарном отделении Львовского университета. Первые стихи опубликовал в 1935 году в журналах “Навстречу”, “Даждьбог” и “Мы”. После Второй мировой войны жил в Австрии, где активно участвовал в литературной жизни украинской эмиграции, позже переехал в США и поселился в Филадельфии, где окончил курс библиотековедения в Институте технологии Дрекселя. Автор нескольких поэтических сборников и книги эссе, вышедших в издательствах Зальцбурга, Филадельфии и Нью-Йорка. Известен также как литературный и театральный критик.
* * *
Дозревают хлеба. Восковые колосья
тяжелеют под солнечным медом. И мак,
что недавно сиял средь хлебов, как маяк,
весь увял и упал. Ну а ветры разносят
шелест стеблей и запах зерна. Вышло так,
что я жатву в деревне встречал, и пришлось мне,
не боясь, что близка уж старения осень,
дать, чтоб в душу ворвался любовный сквозняк.
Наполняется винами чаша небес,
сердце тянется к ней, не пугаясь похмелья, —
и тебе, что была моих поисков целью,
я дарю, как парчи драгоценный отрез,
своей спелой любви перевитый сноп злаков,
что созрели среди пламенеющих маков.
1948
Андрей ГАРАСЕВИЧ
Родился в 1917 году во Львове, среднюю школу закончил в Ужгороде, в 1937 году переехал в Прагу и поступил там в Карловский университет на факультет права, который вскоре оставил и перевелся на факультет философии, где изучал историю украинской литературы. В 1946 году эмигрировал в Германию, где жил в переселенческом лагере неподалеку от горно-климатического курорта Берхтесгаден, занимаясь концертной деятельностью и альпинизмом. В 1947 году разбился, упав со скалы Вацман.
ДЫМНЫЙ ГОРОД
Дымный город засыпает поздно,
Бедным псом прижавшись мне к ногам,
А чуть свет — и побледнеют звезды,
Слыша смех на улицах и гам.
И река спокойная, как вечность,
Остановит стылых волн игру...
Я навек с судьбой своей повенчан
И в ее объятиях умру.
Мощным скоком всколыхну строенья,
Громыхну, словно вселенский крик,
И присыплю пеплом разрушенья
Груды тел, погибших в этот миг.
А когда рассвет вернет обратно
Власть над миром, я отдам приказ,
Чтобы ветры слизывали пятна
Черной крови с моих ног и глаз.
1959
НАД ЧЕРНЫМ МОРЕМ
I.
Горизонт просыпается.
Стонут разбуженно волны,
Черным оловом бьются о сваи рожденного дня.
И белее, чем снег, реют чайки в безбрежности вольной,
Звонче пущенных стрел голосами над морем звеня.
Ранний холод, как нож. Я слежу со скалы, как поскачет,
По пути подняв в небо разбуженный стан журавлей,
Гордость войск и морей —
так и есть, это он! —
Сагайдачный
Снаряжать казаков для захвата чужих кораблей.
II.
День растёт в высоту, разъяренно швыряя ветрами —
Так, что волн буруны на куски разрывают туман.
Жаркий полдень стоит, как пейзаж в позолоченной раме,
Да от трав и цветов расползается сладкий дурман.
И такая лазурь, что над целою степью ей тесно!
Пыль над желтой дорогой, ковыль да тревожная тишь.
Прячась в дымке, лежит главный город торговцев — Одесса,
И эпоха — проклятьем — повисла над гребнями крыш.
III.
Вечер тихо подполз и неслышно склонился над морем,
День отплыл в никуда, только парус белеет вдали.
А вода, как смола — тяжела и черна, точно горе,
И на пенных хребтах кто-то кровь ненароком разлил.
Всходит звездная ночь. Глянешь влево иль глянешь ты вправо —
Этой призрачной бездне нигде не положен предел.
Только море не спит.
Там гуляет казацкая слава,
Пряча в рокоте волн посвист сабель да пение стрел.
1959
Петро КАРПЕНКО-КРЫНЫЦЯ
Родился в 1917 году на Черниговщине, окончил заочно исторический, а несколько позднее и литературно-языковый факультеты Киевского педагогического института. Учительствовал на Украине, работал журналистом, в 1938 году начал литературную деятельность. В конце войны эмигрировал в Германию, а в 1950 году переехал в США, где изучал славистику в Американском университете славяноведения и библиотековедение в Оттавском университете в Канаде. Автор целого ряда поэтических книг, выходивших в Чернигове, Мюнхене, Авгсбурге, Чикаго, Детройте, Нью-Йорке и других городах.
ВИДЕНИЯ
Ну вот я и один. А сокровенность слова
И смех — хмельной, как крепкое вино, —
Всё унесли друзья в закат темно-вишневый
Давным-давно.
И я — один. Лишь черный филин ночи
Мне что-то шепчет, шелестя крылом,
Да за окошком снова вечность строчит
Свою поэму о добре со злом.
Плыву в бессчетных дней командировку,
Чтоб для души отраду там найти.
Но узок путь. Спаси меня, сноровка,
На том пути!
Иду меж сотен скал в объятьях ветра,
Который рвется мне наперерез.
Ни зги вокруг не видно на полметра!
Один, как перст.
Потуплю взор. И, погруженный в думы,
Услышу где-то песню о любви.
Откуда? Кто? В сей тишине угрюмой?..
О, Киплинг, Киплинг! Душу мне не рви.
Я сердцем слышу: там, на Украине,
В моем саду листок упал, шурша.
За что ж мне эта пытка на чужбине?
За слово правды? За неверный шаг?
О, милый сад, забытый в дальнем мире!
И у тебя тоска... Хоть и своя...
Окно открыть бы... Никого в квартире...
Лишь книга на столе. И я.
1947
УЛИЦЫ
Улицы свищут и хрипло кричат, будто глотки пантер.
Вечер нахмурился. Вечер — как черно-искристый футляр.
Запах растленья тебе говорит: зря ты жаждешь химер,
Будь, как раздетая шлюха иль сноб и фигляр.
Боже! Как страшно живым умирать! Лучше — ад.
Грусть и неверие хуже, чем зверь средь ночной темноты.
Улицы — словно в горячке. Спешат и спешат,
Чтоб убежать от бессмысленных дней пустоты.
Ночь. Полисмены. И я... Далеко где-то — ты.
1958
* * *
Когда умирает человек —
Жаркая падает с неба звезда.
Когда, обернувшись враньем, умирает правда —
Рождается зло.
Когда в смертельной агонии
Угасает любовь —
Горькими становятся и вода,
И хлеб, и мед,
Солнце уходит за горизонт, остывает месяц
И по всей земле
Начинаются змеиные карнавалы.
Звери выходят из своих берлог и логовищ.
И все, все деревья,
Все птицы рыдают в онемевших горах.
1967
Игорь КАЧУРОВСКИЙ
Родился в 1918 году на Полтавщине, учился на литературном факультете одного из провинциальных российских вузов. Публиковаться начал в 1946 году в Австрии, где оказался после Второй мировой войны. Позже переехал в Аргентину, в Буэнос-Айрес. Печатался в журнале “Грани”, был редактором и издателем выходившего в Аргентине журнала “Пороги”. Автор поэтических книг “Над светлым родником” (Зальцбург, 1946), “В далекой гавани” (Нью-Йорк, 1956), “Лампада вечности” (Мюнхен, 1990), трех сборников прозы и литературоведческой книги “Строфика”.
* * *
Повсюду — запахи вина,
Весь воздух легкий, теплый, пьяный;
То — распускаются платаны
И в мир опять идет весна.
И, словно месяц из-за туч.
Слегка таинственно и нежно —
Из-за листвы за всем с усмешкой
Следит фонарь, сощурив луч.
Но хоть и бдит он, толку нет:
вновь в подворотне — смех нескромный.
(И мало ли углов укромных,
Куда не достигает свет?)
Повсюду жизнь берет права.
И даже дереву сухому
сегодня чудится, что снова
на нем — зеленая листва!
1956
* * *
И снова ночь. И снова курс — зюйд-вест.
И высоко над нами блещут звезды.
Как будто это — золотые гвозди...
А на плечах на наших — Южный Крест.
Давно забыта истинная цель.
Но в этой мгле — густой, как черный кофе, —
Нам плыть и плыть сквозь череду недель,
Чтоб снять тот Крест на собственной Голгофе.
1956
КЛАДБИЩЕ КОРАБЛЕЙ
В этом старом порту, в закуточке,
Где фарватер стал лужи мелей,
Под туманов сырой оболочкой
Сбились в круг корпуса кораблей.
В трюмах хлюпают волны недобро.
Мачты клонятся вбок от тоски.
И торчат, выпирая, как рёбра,
Из бортов старых досок куски.
Отслужили, отжили, отплавали,
Доверяясь ветрам и рулям,
И матросы, как смуглые дьяволы,
Разбрелись по чужим кораблям.
В долгих рейдах, исполненных мужества,
Ели ржавчина их и грибок...
А вот мы как под стягами чуждыми
Доживать оказались свой срок?
Наши души в штормах не истомлены,
Не разбита в крушениях кость,
Но меж барок и шхун призатопленных
Бросить якорь и нам довелось!
1956
ОТЧАЯНИЕ
Портовый ветер воет третьи сутки;
На мокром камне — мох пяти веков.
Подкрашенные ярко проститутки
Высматривают пьяных моряков.
Всплывает труп с ножом между лопаток
И на волнах, как на лугу, лежит.
Подводный мир на шум газет не падок —
Все свои тайны выдать не спешит.
Пожар на рейде охватил шаланду
(Вот и кричи на радостях: “Земля!”).
А там тайком сгружают контрабанду
С красивого, как сказка, корабля.
А вон — железо, мусор, и напротив —
Сухой, шуршащий на ветру бурьян.
И прокаженный кутает в лохмотья
Культю ноги — всю в язвах старых ран.
1956
* * *
То не день оборвался над пропастью, —
Что там день, если мало и лет
Для кровавой и гибельной повести,
Изливающей дьявольский свет!
Кто же схватится с полночью хмурою?
И нужна ль еще эта борьба?..
С гуманизмом, прогрессом, культурою
Веку больше идти — не судьба.
И, застряв между морем и сушею,
Мы лелеем романтики хмель,
Чтоб за радостями показушными
Стерлась в памяти прежняя цель.
И, как тучи, что выглядят при смерти,
Оттого что ушел солнца свет,
Смотрим в даль мы с заброшенной пристани,
От которой — пути дальше нет.
1956
* * *
Когда землетрясение ночное
Внезапно сбросит наземь склон горы,
И глыбы, больше, чем мой кабинет,
Оторванные от своей основы,
Летят к подножью наперегонки,
А долетая до отвесной кручи,
Свой продолжают смертоносный путь
Глухими стометровыми прыжками, —
Что может ощущать в такой момент
Последняя, не сваленная ёлка,
На крутизне, — с которой ей видать,
Стоящую под косогором церковь
(В которую вот-вот ударят глыбы!),
Село, где тем, что спали в своих хатах,
Уже вовек не встать из-под обломков,
И кладбище, откуда и гробы
Взлетят, вокруг разбрасывая кости, —
Что эта ёлка может ощущать?..
1978,
Олекса ВЕРЕТЕНЧЕНКО
Родился в 1918 году на Харьковщине, учился в Харьковском педагогическом институте. Печататься начал в 1935 году в журнале “Красный путь”. После войны жил в Германии, потом перебрался в США, в город Детройт. Автор трех поэтических сборников и одной книги переводов.
ГРОЗОВАЯ НОЧЬ
Коснулся холод крон своею кистью ржавой,
И птицы улетать засобирались прочь.
А ветры старый спор вновь принялись толочь,
Свидетелям грозя свирепою расправой.
Качнулись небеса, былой играя славой,
И грозовая ночь, собрав в кулак всю мощь,
Обрушила на мир всю злость свою и жёлчь,
Сочтя одну себя непогрешимо правой.
Взметнув фонтан огней, как ворох листьев, вверх,
Гроза пустила в ход слепящий фейерверк,
Швыряя молний рой направо и налево.
И, слыша, как гремит гром, грозен и могуч,
Казалось: в вышине — несутся кони Гнева,
Копытами стуча по плоскогорьям туч!
1951
Михайло СИТНИК
Родился в 1920 году на Киевщине и свою молодость провел в столице Украины. Окончил исторический факультет Киевского педагогического института имени А.М. Горького и, начиная с 1937 года, печатался в журналах Киева и Харькова. Во время оккупации Киева немцами работал в редакции литературной газеты “Литавры”, перед окончанием войны выехал в Германию, где зарабатывал себе на жизнь литературно-эстрадными выступлениями, а позднее перебрался в США. Там он некоторое время работал в детройтской газете “Прометей”, а позже, пытаясь избавиться от донимавших его демонов подсознания, переехал в Чикаго, и там, на тридцать девятом году жизни, трагически погиб от рук чикагских бродяг, о которых он готовился написать повесть. После него остались три изданных сборника стихов, подготовленная к печати книга рассказов и несколько незаконченных произведений более крупного жанра.
ОСЕНЬ
I.
Ходит осень под тучами,
Словно тень по следам моим.
Снова сердце измучено
Желтой рощи страданием.
Лист слетает, как золото,
Шаг звенит настороженно...
Пополам я расколотый
И, как лес, растревоженный.
Всё брожу угнетенно я,
Глядя в темные здания.
Осень взглядами томными
Выдает дух мечтания.
Под тяжелыми тучами
Копит осень осень груз холода...
...И грустить уж наскучило,
И для смеха — нет повода.
II.
Позолоти мою печаль
Своею радостью земною,
Чтоб я увиделся с тобою —
И в снах тревожных не кричал.
В чужом, враждебном мне краю,
Где зло и тлен ползут, как плесень,
Ты в веру шаткую мою
Вдохни дух твердости железной.
И подорожник приложи
К моей груди, где жжет истома,
Чтобы среди дорог чужих
Хватило сил дойти до дома.
Чтоб по ночам я не кричал,
Моя Отчизна, за тобою,
Позолоти мою печаль
Своею радостью земною.
1946
НОЧЬ
Исписан день, как лист, помарками богат,
Ночь наплывает кляксы очертаньем.
И ты идешь во тьму на ощупь, наугад,
Унижен и разбит до основанья.
Что это за страна? Что это за река?
Что это за язык и за наречье?
И чья это рука ведет издалека
Тебя куда-то сквозь слепую вечность?
Но — никакой руки и никаких сердец!
К тебе в людской толпе — ни грамма интереса!
И только небо вниз взирает, как истец,
Стремясь не пропустить ход твоего процесса.
И ты стоишь один среди креста дорог,
Разбитый в пух и прах чужбиной и уныньем,
И видишь в сладких снах родительский порог,
Который — видит Бог! — не перейти отныне.
1956
Мыкола РУДЕНКО
Родился в 1920 году в Луганской области, окончил среднюю школу, воевал. Кавалер Ордена Красной Звезды. Был репрессирован. Автор поэтических сборников “Из похода”, “Мужество”, “Ветер в лицо”, “ В тебе — вселенная” и других, а также книги рассказов “Белая акация” и романа “Ветер в лицо”.
УТРЕННЯЯ МОЛИТВА
Глядя в пламя утренней зари,
Ляг на травы — не дыши, замри.
Лань лесная подошла к ручью.
Дятел силу пробует свою.
Буроват, как у болот туман,
За ольхою хрюкает кабан.
В мох яйцо упало из гнезда...
Но смотреть важнее не туда!
Вон — камыш склонил к воде убор,
А за ним — ветвистый дуб-собор.
В нем зеленый плещется огонь.
Обскакать его — устанет конь.
Сколько горя видел он и бед
В эти сотни бесконечных лет!
Как со звонниц благовеста звон,
Счет кукуший плыл со всех сторон.
Просыпаясь, солнце по утрам
Проникало в этот темный храм.
И тогда, тогда, тогда, тогда —
Озарялась золотом вода!
И, вводя засадные полки,
Поднимали рыбы плавники.
Как сияли купола небес!
Аж глаза поднять боялся лес.
И, склоняясь к солнечным дарам,
Возносил молитвы к небу храм.
И из чащи, где редела мгла,
Дама в белом по тропинке шла.
Дама в белом, ярче всех невест —
То София, матерь этих мест.
А за нею средь высоких трав
Торопился Мудрый Ярослав.
Будто нет — ни бед, ни хода лет —
И вчера лишь Богом создан свет.
25.II.1974
* * *
Плечом к плечу сплю с бывшим полицаем,
Что нас когда-то немцам сдал в бою.
Он иногда меня снабжает чаем —
И странно: я — не отвергаю, пью.
Он вешал, жег, насиловал евреек,
Теперь вот — пьет чекистский свой чаёк.
Нет ни на ком новее телогреек!
Ничей так салом не пропах мешок!
Конечно, он по-лагерному, сука,
Об этом знает каждый здешний вор.
Но вот смотри! Поэта-политрука
Он получил под личный свой надзор.
Хоть лоб разбей, а мне непостижимо,
Как так сложилась жизни колея,
Что он, предатель, при любом режиме
Милее власти, чем такой, как я?
А впрочем, хрен с ним! Мы тут не скучаем
И без подобных мозговых атак.
Вот угостился нынче крепким чаем —
А это в зоне чуть ли не коньяк!
С горячей кружкой вроде и не тесно
Среди толпы немытой и босой...
Предатель тянет харьковскую песню,
Я киевской давлюсь тайком слезой.
4.IV.1978
* * *
Так просто всё: решишься на позор —
И прокурор отменит приговор.
Лишь десять слов напишешь или фраз —
И будешь ты свободен через час.
Цветы, деревья, ранняя роса,
Возле окна — ребячьи голоса;
В реке рыбешка, птица в небесах,
Вкус поцелуя на твоих устах.
Свидетельства любви и доброты...
И только ты — уже не будешь ты.
Увядший весь, словно в тебе — недуг,
Ты — оболочка, форма, но не дух.
Донашивай цивильный свой костюм,
Над сделанным не напрягая ум.
Гуляй по лесу, уходи к ручью —
Навряд ли душу возвратишь свою.
Всего десяток вымученных слов,
Что ты в минуту слабости наплёл —
И нет тебя,
И в сердце, словно тьма —
В тебе самом носимая тюрьма.
18.VIII.1977
Леонид ПОЛТАВА
Родился в 1921 году на Полтавщине, в 1940 году закончил учительский институт им. Н.В. Гоголя в Нижине. Во время оккупации Украины был вывезен немцами в качестве “остербайтера” в Берлин. После войны работал в редакции газеты “Украинские вести” в Новом Ульме, затем в украинских редакциях Парижа. В 1952—1953 годах руководил украинским отделом Испанского национального радио, а в 1958-м переехал в США. Он — автор нескольких пьес и целого ряда поэтических сборников, выпущенных в разные годы в Германии, Франции, Англии, США и Канаде.
ЧЕЛОВЕК
Шагает шатко в стареньком пальто —
Обвисли плечи, сгорбился до срока.
И не узнает в нем уже никто
Ни мужа, ни солдата, ни пророка.
Вгляжусь в него, идя наперерез,
Но улыбнусь и уступлю дорогу,
Ибо не так ли в глубине небес
Мы видим тучи и не видим — Бога?
1948
БАЛЛАДА О ЛЮБВИ
Вот и вечер окутал скверик,
Подминая подвластный мир.
Стали медленней хлопать двери,
Будто падает пульс квартир.
Ожидать тебя нету смысла,
Замерев на краю темноты.
Столько звезд в небесах повисло,
Что любая из них мне — ты!
Только кто ты и кто я? И где мы?
Тают жизни, как след от лыж...
Ночь над миром. Кварталы немы.
Дверь — на ключ — и уснул Париж.
1958
КРЕСТЬЯНИН ИЗ ЛОМБАРДИИ
О, как я ликовал, когда, словно в награду,
В экспрессе проносясь, увидел из окна
В сиянье золотом отчизну винограда,
Петляющих дорог, и речек, и вина.
Пророкотал туннель. И вновь лучей каскады
Обрушились с небес, пронзая даль до дна,
Где тропки — вензеля, деревья — колоннады,
Поля внизу — станки для тканья полотна.
О, гроздья тучные, на лозах золотых,
Как тысячи бокалов налитых,
Вы сами ли взошли сюда, к отрогу?
Вон — горбится старик с мотыгой на скале, —
Кто скажет: это труд или поклон земле,
Или молитва радостная Богу?..
1958
Леонид ЛИМАН
Родился в 1922 году в Миргородском районе Полтавской области, писать стихи начал еще будучи студентом Харьковского педагогического института. Во время войны оказался в Германии и жил в Регенсбурге, позже перебрался в Нью-Йорк. Помимо стихов им написаны также прозаические произведения “Повесть о Харькове” и “Колхозники”.
* * *
Романтика портов одна и та ж —
Я в этой сути убедился лично,
На собственной судьбе познав пассаж:
“Уехать — значит, умереть частично”.
Ведь истлевает, как ненужный хлам,
Весь опыт чувств и принципов вчерашних,
Когда иная жизнь предстанет нам
Не ждя уставов и подсказок наших.
Еще вчера мог вызвать только смех
В пути застигший нас внезапно ливень...
Пусть так и будет! На путях на всех —
Всяк человек по-своему счастливый.
Куда ж теперь корабль наш понесёт?
(Ты будто бы явился в мир вторично.)
Всё брошено. И позабыто всё.
“Уехать — значит, умереть частично.”
1952
Вера ВОВК (Селянская)
Родилась в 1926 году в Бориславе, детство провела на Гуцульщине. Училась во Львове, Галичине, потом вместе с родителями эмигрировала в Дрезден. После войны училась в Тюбингенском университете, где изучала музыковедение, германистику и славистику, слушала лекции в Мюнхене. Со временем переехала во Францию, а оттуда в Бразилию. Работала там учительницей, училась в университете в Рио-де-Жанейро, получила степень доктора философии, стала профессором, а в 1957 году — заведующей кафедрой германистики в этом учебном заведении. Она — автор около двух десятков книг стихов, прозы и переводов, выходивших в Нью-Йорке, Мюнхене и Рио-де-Жанейро.
ЖЕЛАНИЯ
...Но иногда мне хотелось бы касаться тебя так,
Как семечко одуванчика касается земли. И хотелось бы,
Чтобы ты со мной вместе заглядывал сернам в глаза,
Чтоб земля была наполнена запахом черного хлеба
И мирного окликания коров,
Богата на детские голоса и откровенные речи.
Или, чтобы в холодные рассветы
Мы спешили с тобой через ледяное плоскогорье
Доставить пострадавшим еду и одежду,
А может быть — отыскать заблудившихся на скалах овец...
Не надо высоких стремлений; пусть небо
Не пугает нас своими просторами,
А просто излучает свет;
Чтоб мы больше не мучили Бога своими: “Доколе?” —
И всё в жизни было хорошо.
Чтобы встречал нас дома приветливый взгляд икон,
Тихое свечение красной лампадки,
Спокойствие святых да порядок вышивок.
1965
ЧЕРНЫЕ АКАЦИИ
Я не знаю, чья рука колышет
Эту сеть, подвешенную для просушки
Там, где берег кажется белым.
Время пересыпает песок из ладони в ладонь
И, может быть, это смерть постучала в мое окно
Ветками черных акаций.
1961
Марина ПРИХОДЬКО
Родилась в 1927 году в Праге, откуда вместе с родителями переехала на Западную Украину. Училась в польской начальной школе, а потом в женском институте в Перемышле. Во время войны жила в Варшаве и в числе участников варшавского восстания была вывезена немцами в концентрационный лагерь Гросс Розен в Германии. Конец войны она встретила в Веймаре, откуда со временем переехала в Нью-Йорк. Автор книги стихов “По ту сторону моста” (Мюнхен, 1967).
* * *
Слова ушли. Не надо их. Упала
Меж нами тень постылой немоты.
Ты знал о том. А я? Когда б я знала,
Что знаешь ты!
И лишь когда исчезли твои плечи
В людской толпе, — всевластна и страшна —
Влилась из тьмы в мой опустевший вечер,
Как мертвый свет созвездий, тишина.
И давит грудь... О, Боже, не нема я —
Скажи, неужто обречен и Ты
Нести, как мы, и груз непониманья,
И безответной, страшной немоты?..
1967
* * *
Пощади. Закрой мое окно
Черным крепом ночи без рассвета.
Сердца жар угас уже давно,
И глаза — давно не видят света.
Ни души вокруг. Из всех прорех
Дышит полночь, как подвал, сырая.
Где, когда и за какой я грех
Оказалась изгнанной из рая?
Не сама ли я судьбу прожгла
У костров, как юбочку из ситца?..
Отшумели ветры. Жизнь прошла.
Ни одной мечте уже не сбыться.
1967
Лина КОСТЕНКО
Родилась в 1930 году в г. Ржищеве Киевской области, в 1956 году окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Лауреат Государственной премии Украины имени Т.Г. Шевченко за роман в стихах “Маруся Чурай” и сборник стихов “Неповторимость”. Кроме того, она автор поэтических книг “Лучи земли”, “Витрило”, “Странствия сердец”.
* * *
Ты слышишь, как плечо мое дрожит?
Так сбрось же руку — мы с тобой не в танце.
Доверье — зверь капризный, убежит,
ему милее — холодок дистанций.
Он любит время — месяцы, года,
он странный зверь. Он больше чтит разлуку.
Но он терпеть не может, если руку
кладут на плечи люди иногда.
В садах любви, в сонатах соловьёв
он вечно слышит поступь браконьера.
Он ждет засады — в гуще взглядов, слов,
и трюк с рукой — давно уж не премьера!
Дни без доверья — серы и горьки.
Он милый зверь, хоть может, и упрямый.
Но ты оставь арканы и силки —
и он придет. И больше не отпрянет.
* * *
Отмыкаю рассветы скрипичным ключом,
как постель, покидая ночь потную.
Горизонт поднимает багряным плечом
новый день — как тетрадочку нотную.
Что сегодня?
Какой там веселый фрагмент
из моей разухабистой доли?
Усмехается правда глазами легенд
и свобода — глазами неволи.
Любви повторной
звучи, валторна!
Мой путь прощальный —
концерт печальный.
А наступят будни —
буду бить в бубны.
(Оттого уж легче, что трудней не будет!)
Эволюция перьев гусиных.
Философий зачуханных нимб.
Слово — это фамилия мысли,
А нередко — ее псевдоним.
Так чего же ищу я и чем я жива?
Мир стихами гремит, как посудой.
Эти рифмы — Поэзия?
Или слова?
У грядущего слух — абсолютный.
* * *
О, хватит декламаций! Всё намного
и проще, и сложнее. И порой
такая глупость за стиха порогом
таится, прячась за словес игрой!
Казалось бы, ну что ж, беды немного —
ведь ты науку пафоса постиг.
Но если ты и впрямь поэт от Бога,
то ты услышишь, как заплачет стих.
ПРОЛОМ В ТУЧАХ
Черным — белым — золотым — зелёным —
вспыхнуло — блеснуло — занялось!
Не в меня ли молнией со склона
целил гром, срывая свою злость?
Мир вокруг в какое-то мгновенье
почернел, как в храме образа.
Замычал теленок в отдаленьи,
вслед за ним заме-е-екала коза.
Туча ливень набирала в горсти,
все цвета перемешав во мгле.
И, как змеи золотые в гости,
сотни молний ринулись к земле.
Как колдун, кричал с высокой кручи
гром заклятья кобры и гюрзы.
И внезапно проломились тучи,
на меня низвергнув груз грозы...
...Я не знаю, может, нам на горе
день таскал запас воды в зенит,
но взгляну вокруг — и, как в соборе, —
мир в дожде сияющем стоит!
ПЕЙЗАЖ ИЗ ПАМЯТИ
Чуть-чуть касаюсь слова акварелью —
рассвет туманный, серый парапет...
Из тишины, как будто из тоннеля,
выходит Рыльский — словно силуэт.
Плывут по небу облака, как гуси,
я молвить слово перед ним боюсь.
А он глядит в меня
с такою грустью,
что я и ныне помню эту грусть.
Мгновенья встречи канули, как крохи,
у бесконечной вечности в садах.
Всего и дел! Столкнулись две эпохи.
Девчонка в юбке и поэт в годах.
Кружит листва. Светлеют неба своды.
Пейзаж, какому — годы, годы, годы...
1980
Эмма АВДЕЕВСКАЯ
Родилась в 1931 году на Украине, детство провела в Донецке и Киеве, где ее застала Вторая мировая война и немецкая оккупация. С 1943 года живет в эмиграции — получила в Германии высшее образование, работала некоторое время в Париже, Нью-Йорке, а затем опять в Германии.
Она — автор десяти книг стихов и мистической (кафкианской) прозы, вышедших в издательствах Нового Ульма, Нью-Йорка и Мюнхена, а также неопубликованного пока романа “Геростраты”.
РОЖДЕНИЕ ИДОЛА
(Сонет)
Не мы ль с урода, что нелеп,
Как древний монстр, сорвали лыко? —
(Он сам хотел предстать без лака!) —
И, как об сук, набили лоб.
Смотрели в мир, где кроны лип
Вставали над землей, как лики.
Глаза слезились, как от лука,
И не хватало только лап,
Чтоб зверем стать. Но в центре сна —
Кузнечик воспевал свой сан.
(А месяц небу был в обузу.)
Ища упор для рычага,
Мир по закону жить о б я з а н,
Коль не решился — сжечь его!
1958
ЛИГУРИЙСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ
Горе сгребли и затиснули в узел.
Нету дороги для едущих низом.
Мертвых — горами везут.
Тут поворот, там карнизом.
Море внизу.
Море внизу — визави, низовое,
мертвых по имени всех называет:
О, отзовись, кто без вести пропавший!
Море не евши, море не пивши.
Где ты, душа?
С кем погибших отпевши?
Мертвых горами везут.
Нету им хода назад.
Ах, если б знать, если б знать!..
Море внизу.
1962
Василь СИМОНЕНКО
МЕЖА
Давит душу этих высей олово,
Ну так странно ль, что порой себе —
Мы пускаем сами пулю в голову,
Прикусив крик боли на губе?..
Домосед иль бродишь ты страною —
Всем из нас назначена межа,
Где порвётся тихою струною
На судьбе распятая душа...
Василь СТУС
Родился в 1938 году в Винницкой области, детство и юность прошли в Донбассе, где в 1950 году он закончил филологический факультет Донецкого педагогического института, после чего некоторое время работал учителем, а после служил в армии. В 1963 году поступил в аспирантуру Киевского Института литературы имени Т.Г. Шевченко, с этой же поры начал публиковаться в литературных журналах. Однако, за протест против прокатившейся волны арестов в среде украинских “шестидесятников” в августе 1965 года Стуса отчисляют из аспирантуры, а в 1972 году арестовывают и приговаривают к нескольким годам мордовских лагерей и колымской высылки, так что в Киев он возвращается только в 1979 году, да и то, как показали дальнейшие события, лишь для того, чтобы восемь месяцев спустя быть осужденным вторично и на гораздо более долгий срок. На этот раз он получил 15 лет заключения и, отбывая их в одном из уральских спецлагерей, 4 сентября 1985 года (т. е. в то самое время, когда М.С. Горбачев уверял западных журналистов, что наличие политзаключенных в СССР является полным абсурдом), погиб при невыясненных обстоятельствах. В сегодняшней Украине имя Василя Стуса — это символ не только (и не столько) поэзии, сколько борьбы за национальную свободу и незаивисимость.
* * *
Сто лет, как истребили Сечь!..
Сибирь. Да Соловки с их норами.
Да ночь, как выстывшая печь,
стоит над мертвыми просторами.
Сто лет скончавшихся надежд
и вер, и сыновей, замученных
за жар любви, за жажду лучшего...
Сто лет — как сотня белых веж.
Но, словно дети из штанов,
рабы растут из пут проклятия
и превращаются в сынов
родимой Украины-матери.
Тебя не сломят, ты двужильная,
земля, плененная веками!
Не погубить тебя душителям
сибирями и соловками!
И пусть ты корчишься от боли,
и пусть разъята на куски,
но грудь уж делает глотки
ветров, несущих запах воли.
Твой гнев оформился. Теперь —
ты от него не отбояришься,
он будет зреть и крепнуть в ярости,
пока тюрьмы не рухнет дверь.
Уж прочищает горло гром,
ждя предназначенного часа.
И, как птенцы с руки Тараса,
порхают рифмы над Днепром.
IV. 1963
* * *
Накануне очередного праздника,
когда люди мечутся по магазинам,
вынося оттуда шпроты, копченую рыбу,
сало и водку с перцем,
какой-то чудак, обутый в модные туфли
(такие неделю назад выбросили
в универмаге “Украина” — по 22,50 за пару
да плюс нагрузка — детские штанишки 18 размера),
облил себя какой-то вонючей хреновиной
и поднес спичку.
О, он горел, как свинья, которую смолят паяльной лампой!
Понесся вдруг на людей, что стояли себе культурно
в очереди за цитрусовыми.
Пришлось всем шарахнуться в стороны:
от него так жутко несло горелым —
нельзя было просто нос повернуть!
К счастью, появилось несколько милиционеров,
которые быстро закинули его в машину
и умчали в сторону Лукьяновки...
А очередь мы все-таки достояли. А как же:
что это за праздничный стол, без цитрусовых?
* * *
Сто зеркал в меня вперяют очи —
в нищету мою и немоту.
Эй, ты тут? Ты, правда, тут? Ты точно
тут? Иль, может, всё-таки не тут?
Где же ты? Ну где же ты? Ну где ж ты?
(Поворот? Урочище? Зигзаг?..)
Вот он, долгожданный дождь надежды —
заливает душу, всю в слезах.
Сто твоих кончин. Твоих рождений.
Боль горит в глазах, как жар костров.
Жив ты? Мертв? Иль в стане привидений
бродишь тенью между двух миров?..
* * *
За мною Киев гонится во снах.
Листвой каштанов, чистым снегом первым.
И я молю: не подведите, нервы,
ведь впереди — мой край, мой крах, мой прах.
Передо мной — дорога вся в снегах
через простор горбатый и бескрайний,
где моя боль, как слой тумана ранний,
растает в вольных утренних ветрах.
Там мать седая ждет меня в слезах.
Ее рука — словно сухая ветка.
По небу солнца катится монетка
и дальний топот слышится в степях.
* * *
Сосна из ночи выплыла, как мачта,
груди коснулась, как вода — весла,
воспоминанья в душу мне внесла,
так что подушка вымокла от плача.
Сосна из ночи выплыла, как мачта
и осветились болью дали сна.
Кругом — она, куда ни глянь — она...
Да когти тёрна вдоль пути маячат.
Сосна растет из ночи. Роем птиц,
как фейерверком, вспыхнула София;
вселенским центром розовеет Киев
в калейдоскопе дорогих мне лиц.
Сосна плывет из ночи и растёт,
как будто чуткий парус ожиданья.
А ты уже — за той далекой гранью,
где лишь мираж над пустошью встаёт.
Там — Украина. За межою. Там.
Левее солнца. И, как люди с матча,
сосна плывет из ночи, будто мачта,
и Бог скрипит зубами: Аз воздам!
* * *
...И это всё — не больше, чем усталость,
смертельная усталость, от которой
все волосы твои взметнулись дыбом
над головой... Но ничего, пройдёт,
ты закури всего лишь сигарету
и жди, что в сердце буря отбушует,
и, может, не убьет тебя добро,
тяжелое, как будто крест гранитный.
Надейся — человек неодолим!
И вот уже набиты снами ночи,
словно мешки — пожитками в каптерке...
Но, как и прежде, Янус многолик —
и каждое страдание и горе,
и слёзы сердца — только водосборник
отчаянья ли, счастья — всё равно...
Так поднимись. Заправь постель на нарах.
И по календарю надежду выверь.
Иль сядь за книгу — долгую, как срок.
Роднее всех тебе далёкий Гёте —
ишь, ускакал!.. Учись же снова ждать,
поскольку люди будут ждать и после,
а после них — ждать будут уже боги,
внимая: точно ль вымерла Земля?
Так что — до губ чинарик докури,
потом еще один, не смея охнуть
от той беды, что не даёт и сдохнуть...
И всё ж — не смерть, а жизнь боготвори.
* * *
Намерзшее, в трещинах, стонет окно,
свеча догорает, допито вино,
жжет горло простуда, а сердце жжет тьма —
гудит, отпевает меня Колыма.
Провалы и кручи. Пород монолит.
С ума б не сойти от надежд и молитв!
От всех заклинаний и веры в любовь...
То ль тени на стенах, то ль пятнами — кровь.
Простор безнадежно, безмерно силён —
нельзя и представить, что где-то там клён
кивает калине, готовой зацвесть...
А впрочем, спасибо, за то, что вы — есть,
за то, что стоите над вечным Днепром,
где Нестор водил летописным пером,
а здесь — только холод, простуда и тьма,
и гасит все крики твои — Колыма.
* * *
Осточертело! Нет моей Отчизны.
Ну нет ее — ни даже на-вот-столь!
Пронзает сердце неземная боль,
а душу — рвёт от запаха трупизны.
Такой вот рок — чем дальше от Отчизны,
тем, вроде, легче, но и горше мне.
Неужто я — один во всей стране,
что принял сгусток векового гнева,
ища познанье, как Адам и Ева,
чтобы теперь — сгореть в его огне?
Нет ни угла мне на родной земле,
и лишь под сердцем горько жжёт калина,
когда с безумным смехом Украина
кружит над бездной на чужом крыле.
* * *
О, моя память, возвратись ко мне!
Пусть мне на сердце ляжет тяжкой сталью
моя земля с извечною печалью.
Пусть соловьи клокочут в тишине,
как водопады звонкие. Верни мне
дух чабреца, веселый танец ливней,
последних яблок сладкий аромат.
О, память, память, возвратись назад!
Пускай Днепра державная струя
хотя б во сне волну свою колышет.
Я воззову. И край — меня услышит.
Ты только, память, возвратись моя...
Петро ПЕРЕБЕЙНИС
Родился в 1937 году в селе Слободе Шаргородского района Винницкой области. Окончил факультет журналистики Львовского Государственного университета, работал главным редактором журнала “Киев” и главным редактором газеты “Литературная Украина”. В течение нескольких лет — секретарь Союза писателей Украины. Лауреат премии имени Николая Островского. Автор поэтических книг “Красный аккорд”, “Предчувствие дороги”, “Красный цвет”, “Гроздь огня”, “Каменный костер” и других.
МАМА С ПЕСОЧНЫМИ ЧАСАМИ
К песочным часам прикипела вдруг мама.
Смешная! На полку их ставит упрямо.
В макитре картошку толчёт —
и косится через плечо.
(Песочек течёт и течёт).
Привыкла к ним мама, глядит то и дело —
как будто в часах этих душу узрела!
Часы эти, мама, просты,
возьми и закинь их в кусты!
Вон есть же будильник — семьею моею
подаренный как-то тебе к юбилею.
Тебя он исправно будил.
Так чем он вдруг не угодил?
А мама вздыхает и смотрит всё мимо.
О, Боже мой, как она непостижима!
(От боли — аж сердце печёт).
А тонкая струйка шуршит еле слышно.
Не надо, не надо! Ты слышишь, Всевышний?..
(Песочек течёт и течёт...)
ПРЕДГРОЗЬЕ
За лесами даль рокочет,
будто это — встал Тарас
и, прокашлявшись, пророчит
правду вещую про нас.
Ты не памятником медным
освяти нам эту жизнь,
ты нам словом заповедным
в “Заповiтi” отзовись.
Предвещает нам предгрозье
затаенную беду.
Украина сеет слёзы
в преисподненском чаду.
Видно, скоро вновь наступит
время панства на земле.
Поднимись же, наш заступник,
правду видящий во мгле!
За народ свой денно, нощно
возноси молитвы ввысь,
чтоб гроза встряхнула мощно
эту ссохшуюся жизнь.
Тарас МЕЛЬНИЧУК
Родился в 1938 году в Ивано-Франковской области. Окончил Черновицкий Государственный университет и Литературный институт имени А.М. Горького. При советской власти почти не печатался. Автор поэтических сборников “Несем любовь планете”, “Из-за решеток”, “Князь росы” и “Строфы с Голгофы”.
* * *
учусь в лагере
играть на бандуре
и думаю:
пока я в лагере
то пусть хоть научусь
играть на бандуре
и учусь учусь
а у меня ничего
не получается и не получается:
струны из-под пальцев
убегают на Украину
* * *
и шерсть и лай на фоне неба
и месяц в звездах как в пыли
валяется ошметком хлеба
собакам брошенный с земли
окном сощуренным на солнце
мир смотрит из ночных прохлад
но здесь ли там ли за оконцем
везде следы собачьих лап
ах этих лап побежка лисья!
лишь шелк подушечек — и всё
и черно-белый выхлоп высей
несёт и нас и псов несёт
куда? зачем? кому в угоду?
не слышен зов из-за стены
а псы всё лают на свободу
не осознав ее цены...
* * *
в ночи слепой от метастаз
не уберечь от боли глаз...
ах мама если б здесь была
наша криничка
я положил бы ей на дно свои глаза
чтобы водичка
да не ослепла до рассвета
ах мама если б здесь
имелось небо
наш дом парил бы в нем
как одуванчик...
но нету их —
и мне не надо
родины
* * *
Кошу. Вот так вот! От плеча!
Иду средь душной полосы.
А травы гибнут — и молчат,
И лижет мёд пчела с косы.
Напрасно стебли рвутся к солнцу
В желаньи снова прорасти.
Им без корней — не удаётся,
А на корнях — уж сок застыл.
Но вот и травы вянуть стали.
Пришли полдневные часы...
И лишь пчела ползет по стали
И лижет, лижет сок с косы.
* * *
я князь росы
я знаю
травы мощно
прикованы ногами
к гелере степи
море — босое
расписная земля
расколота кровью
а над гранитами
душа мороза
плачет цветами
1987
Станислав ЖУКОВСКИЙ
Родился в 1938 году в городе Севастополе Крымской области, окончил факультет журналистики Киевского Государственного университета, был ответственным секретарем Донецкой областной писательской организации.
СОНЕТ О ЛЮБВИ
Она нас держит вертикально,
хоть и сжигает изнутри.
Как рвётся сердце из груди,
завидев отсвет свой зеркальный!
Как ускоряет крови ток
её явленье в наши души!
И жизнь становится послушной,
как пёс домашний, и восток —
сшивают соловьи с закатом
над гладью немутимых вод.
И — кто сказал, что не крылата
душа, которая поёт?..
Лети — горят огнем зарницы!
Лети — любовь не даст разбиться!
1986
Леонид ТАЛАЛАЙ
Родился в 1941 году в селе Савинцы Харьковской области, в 1969 году окончил Высшие литературные курсы (ВЛК) при Литературном институте имени А.М. Горького. Лауреат премии Донецкого обкома ЛКСМУ имени Бориса Горбатова. Автор книг “Журавлиный лемех”, “Паруса тревог”, “Осенние листья”, “Не останавливайся, мгновение”, “Наедине с миром”.
* * *
Струится сон, как свет с икон,
и ты, как сон, сквозь ту зеркальность
смеешься, не деля, где он —
то бишь, твой сон, а где — реальность,
лишь чуя, как ладонь тепла,
из-за стекла тебе легла
на веки сладко, и пчела
кружится рядом золотая,
а ты всё медлишь, не вставая,
и так бы спал и спал, и спал,
чтоб сон, как сон, вдруг не пропал.
Да и, признаться, нету сил
идти туда, где свет не мил,
куда ты сотни раз сходил
через подъезд, где пьют дебилы,
во тьме с чинариком торча,
посколь давно уже спалила
себя тут лампа Ильича,
а окна, что смотрели в двор,
заложены с прадавних пор
и вплоть до нового потопа...
(Крепка рабочего рука!)
А потому — и ни Европы
не видно нам, ни цветника,
ни всякой дряни под ногами...
Приветствуем друг друга лбами —
да так, что искра Ильича
вдруг зажигается в очах
(а нет — так и “фонарь” под глазом...)
...Но и решась проснуться разом,
ты видишь: разомлев с тепла,
все та же самая пчела,
слетев с оконного стекла,
висит над чашкой из-под чая,
нектар искомый не встречая...
Несутся мысли наугад
сквозь тени сна, как через сад,
где зреет яблоко познанья,
к полянам смысла и дерзанья.
Открыв глаза в рассветном “здесь”,
ты хочешь пить, ты хочешь есть
и, пробуждаясь понемногу,
как все мы, вспоминаешь Бога,
к Нему взывая: “...даждь нам днесь”, —
чтоб днем потом, впадая в спесь,
возясь в делах материальных,
не отвергать и инфернальных
помощничков (числа им несть!)
не видя, как темнеет в поле,
где есть свобода, нету воли
(а есть — так не про нашу честь...)
Вот только тут и есть ты весь!
Летай, покуда дремлет доля.
Пока пугающая весть
из Дикого не вышла поля.
Летай над теменью понурой,
что норовит увлечь на дно,
где всем, кто не меняет шкуру,
ее сдирают все равно.
Летай, покуда ты не плоть
свисающая с крестовины,
а только то, что твой Господь
вдохнул в создание из глины.
Чтобы оно, облекшись в тело,
мечты не бросило свои
и лепестково заалело
росинкой маковой над i.
2001
Марко ЦАРИННИК
Родился в 1944 году в Берлине, со временем переехал в США и поселился в Филадельфии, где изучал литературоведение в Пенсильванском университете. Помимо поэзии, работает также в области художественной прозы и критики.
* * *
Я любил тебя в грустных улицах,
где шаги оседали ленивым ритмом,
а черный сумрак сеял золотые искры;
где голубоватые страсти расцветали в переулках,
а нежный покой, словно дождь предрассветный,
наполнял наши ненасытимые сердца
необозримым цветеньем далеких фиалок...
1963
СОЛЁНЫЕ СНЫ
Я в синь усну и сыну напишу,
Что сон — то вещий дар и веха всех
Твоих надежд (как столб на древнем капище).
Горчит огонь любви, а ночь торчит
В провинности. Вина моя, твоя,
Не наша... (Легче быть столбом недвижимым.)
С меня слетает дрёмы шелуха.
Горчат обрывки странных сновидений.
Я просыпаюсь на чужой земле.
И пусть найду я шесть материков
И сто морей еще обплыть успею,
Ты говори, ты видь — ведь всё уходит!
Я не умру, не уплыву — сгорю,
Чтобы в земле столбом не сохнуть черным,
А полыхать. Ты хворост лишь подбрось —
Из глаз сиянье хлынет, — о, мой Боже! —
И я вздымусь меж зернами в кончине,
Как световой сигнал в грядущий век.
1967
Василь ГОЛОБОРОДЬКО
Родился в 1945 году в с. Адрианополь Ворошиловградской области, учился в Киевском Государственном университете, друг Василя Стуса. При советской власти почти не печатался.
ГОЛОВА
Катилась, точно арбуз, голова с горы,
точь-в-точь как арбуз, кровавая челевеческая голова.
Катилась, катилась...
Еще в глазах ее отражались
зеленые лоскутки листьев
и тропинка наматывалась лентой под ноги.
Еще в ушах шелестели колосья,
скрипел колодезный журавель,
гудели осы,
смеялся ребенок.
Еще на губах висел поцелуй,
еще они шевелились
и складывались в трубочку, как для свиста.
Еще зубы жадно вгрызались в мякоть
сладких груш-падалиц.
Еще язык рассказывал
о веселых приключениях друзьям.
Еще щеки ощущали тепло подушки
и супругиного плеча.
Еще в нос заходили запахи осени
и прелой листвы.
Еще под наморщенным лбом вызревали мысли.
А голова уже катилась.
Ну точь-в-точь, как арбуз, кровавая человеческая голова.
И падали, увидев ее, женщины —
падали в обморок матери и сестры
и простирали по земле свои руки,
и по рукам,
как по белым полотенцам,
шли вслед за той головой люди
и шелестели,
точно печальные черные ленты.
ИСКАТЕЛИ МОГИЛ
Игорю Калинцу
Вглядываемся друг другу в глаза,
выкрикиваем самые главные (как будто что-то угрожает
нашему существованию в этот момент) слова сквозь толщу воздуха,
спрессованного в тяжелую океанскую воду,
но вместо слов слышим только взаимное молчание:
— где наш голос?
Стоим в нескончаемых очередях перед окошками
в тюремных стенах, выпрашивая свидания
или возможность передать передачу, а нам отказывают,
говоря, что тех, кого мы ищем, здесь нет:
— где наши поэты?
Ходим по кладбищам всего мира,
прикладываем ухо к молчащим безымянным
могилам в лесах, в тайге и в тундре,
прислушиваемся к братским захоронениям умерших
в голодном тридцать третьем году
(а вдруг да услышим звучание дудочки, флейты, сопилки,
что были закопаны вместе с погибшими в землю!),
спускаемся водолазами на морское дно к могиле
затопленной баржи с осужденными,
с ужасом приближаемся к присыпанной землей яме,
наполненной известью:
— где могилы наших поэтов?
(Зажигаем свечу
перед пустынею мира
в вишневом цвету)
ПРИЗНАКИ ИМИТАЦИИ
Бойтесь и днем и ночью,
когда цветут вишни и когда падает снег — бойтесь.
Бойтесь, когда сеете пшеничное зерно, но и в жатву — бойтесь.
Бойтесь, когда глубоко в шахтах добываете уголь,
и когда чертите линии на бумаге — бойтесь.
Бойтесь пришествия нечеловека.
Он скоро явится на нашу землю, будьте бдительными,
не пропустите его пришествия и не забудьте оповестить
весь мир о его явлении!
Нечеловек насажает деревьев корнями вверх,
птиц переучит ползать, а змей летать,
реки заставит бежать к истокам, а горы превратит в провалы.
Все могут подумать: вот она, по-настоящему сильная личность,
подчинившая себе мир! Но это будет нечеловек, который
быстро размножится и уничтожит всех настоящих людей
и только себя назовёт настоящим человеком.
Трудно будет разглядеть нечеловека, так как внешне
он будет похож на нас — есть при помощи ложки, пить из бокала.
Трудно узнать, что за отрава налита в бокал,
покуда ее не выпьешь. Тем более, когда мы сами
являемся теми бокалами, в которые наливают отраву.
Отраву, которая превратит меня в муху, совсем не похожую
на пчелу. Кто же тогда определит, где пчела, а где — муха?
НАПУТСТВИЕ
И в день
твоей разлуки с домом
ты подойдешь к дверям
и на пороге встретишь Сагайдачного,
раскрывшего объятья, как отец:
ты отправляешься в далекий мир,
там ждут тебя и слава и позор.
Перешагнув порог,
ты обернешься,
чтобы припасть к нему в поклоне на прощанье,
и, встав с колен,
опять увидишь на пороге Сагайдачного,
что меж родни, пришедшей проводить,
стоит,
в далекий путь благословляя:
позор и слава вечно ходят рядом;
так пусть не обесчестит твое имя
и имена твоих друзей — ни тень позора!
Пусть солнечными тропами ведет
тебя и побратимов твоих — слава.
Петро КУЦЕНКО
Родился в 1948 году в селе Голиково Кировоградской области, окончил факультет журналистики Киевского Государственного университета, работал редактором газеты “Деснянская правда”. Автор книги стихов “Продолжение разговора” и других сборников.
* * *
И майскую ту ночь ты не припомнишь — нет —
И дождь во мгле и — нет — не дождь не слёзы — ливень
И рук и — нет — не рук губ влажных в глубине
Счастливый прикус — нет — безумья шквал счастливый
Слиянье уст и глаз — нет — в черной тишине
Их свет и трепет — нет — в бесповоротном миге —
Лишь стон и шепот — нет — в беспамятстве и сне
Сердца в омытый сад раскрыты словно книги...
СОНЕТ
Роскошной кроны крыша. А под ней —
Такая же роскошная прохлада.
Их тихий праздник взвесь в душе своей
И взмой, всплыви
туда, где между адом
И райским садом — сквозь удушье дней,
Грохочущих несносной канонадой,
Дрожит мираж — и от его теней
С твоей душою нету больше сладу,
И не она уже, а суть её —
Спадает вниз живительной струёй,
Смывая лучезарную беспечность...
Ещё — кукушки мерный разговор
Плывет простором. И похож простор —
На дверь, из-за которой светит вечность.
1986
Виктор БАРАНОВ
Родился в 1950 году в селе Кривуши Полтавскойобласти, окончил Киевский Государственный университет, работал в журнале “Киев”. Автор поэтических сборников “Вечный двигатель”. “В средуутром” и других.
ПОУЧИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ О ПОЭТЕ
И СЫТОМ НАРОДЕ
У каждого народа — есть секрет,
хранимый им, словно зеница ока...
...То ль в наши дни, то ль в старине глубокой
в одной стране жил-поживал поэт.
Был он — один на целый свой народ,
ведь тот и сам давно прослыл двужильным:
и не дебильный, и не слабосильный,
а тот, какому — только палец в рот...
Он сеял, жал, молол и продавал,
тянул свою обузу без претензий.
Когда ему там было до поэзий?
Стихи — он лишь по каплям принимал.
Он говорил: “Уж тут нас — извини.
Имеется поэт? Ну и порядок!
А лишние... На кой они нам надо?
Только задаром хлебом их корми!”
И наш герой творенья высший взлёт
испытывал не часто, скажем честно.
Его попросят — он сварганит песню,
его не просят — он и не поёт.
Вот так и жили. Так и были. Но —
всё уплывает с талою водою.
И он — ушел, блеснувши сединою,
туда, откуда выйти не дано.
Никто не знал, когда он занемог,
известно стало лишь о факте смерти.
И не осталось даже подмастерьев.
Лишь песенок запетых... штук пяток.
Но в дальний путь, как милого отца,
его провёл народ, всплакнув невольно.
(Хоть втайне даже был слегка довольным
тем, что теперь — не содержать певца).
И снова жил, забывши про беду,
копя рубли да доллары в заначке,
что получал, растя на тихой дачке
свиней на сало, прочую еду.
И утекло с тех пор немало вод,
пока вдруг хлеб не стал народу пресен.
“Эгей! — взроптали. — Как же мы — без песен?
Народ без песен — вовсе не народ!”
“И правда! — загалдели все вокруг. —
Неужто мы бездарнее соседа,
что с песней — и на пашню, и к обеду,
и в пылкие объятия подруг?
Да как нам в горле кус не застряёт!
Да неужель нам хлеба б не хватило,
когда б поэтов — хоть и с сотню было?
Ходи теперь, воды набравши в рот...”
Пошла по краю смута, как пожар,
сведя с ума всех от лихой печали.
Так все ругались, так кругом кричали —
как под мечами злобных янычар!
И в миг, когда творилось черт-те что,
нашелся некто ушлый и патлатый,
который крикнул: “Мы ли виноваты?
Мы ему — славу, памятник... За что?!
За то, что нам по-рабски потакал?
Что не развеял сытого тумана?
Что был для нас не бурей, а дурманом
и всё, что в нас высокого — приспал?
Что не будил и никуда не вёл,
что не сказал ни разу слова против?
Что не пролил со лба ни капли пота,
хотя пахать бы должен был, как вол?
Где — его “школа”? Где — ученики?
Лишь пил да ел, да тешил себя блудом...”
...И заревело сборище: “Ублюдок!
Идём к нему!..” — и вздело кулаки.
О, что за вдохновенья был момент,
когда певца свергали с пъедестала!
Какие там эпитеты летали!..
(Жаль, что не мог услышать их поэт.)
...Над ним ревели гнев и самосуд,
а он лежал и тешил себя верою,
что это — на могилу его серую
цветы потомки трепетно несут....
1984
Оксана ЗАБУЖКО
Родилась 19 сентября 1960 года в городе Луцке в семье филологов. Окончила философский факультет Киевского государственного университета и аспирантуру по курсу эстетики. Была на преподавательской работе, кандидат философских наук. Автор поэтических сборников “Майский иней” и “Дирижер последней свечи”, а также скандально известного романа “Полевые исследования украинского секса”. Живет в Киеве.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ
Знаю, что буду умирать тяжело, —
Как все, кто любит точёную музыку своего тела,
Кто умеет легко проводить его через отверстия страха,
Как сквозь игольное ушко,
Кто всю жизнь протанцевал им — так, что каждое движение
Плеч, и лопаток, и бедер — светилось
Загадкой далекого смысла, как слово санскритской грамоты,
И мышцы под кожей играли,
Как рыбы в ночном пруду, —
Благодарю тебя, Боже, что дал мне такое тело!..
Так что, когда я начну умирать, позовите строителей,
Чтобы они сняли надо мной кровлю
(Так умирал мой прадед — по слухам, колдун и ведьмак),
И вот тогда, когда сквозь бессильное уже тело,
Переливаясь, как через сваренный всмятку белок,
Проглянёт набрякшая тяжестью душа
С выступающими потемнениями, —
А тело тем временем будет содрогаться в корчах,
Как одеяло, которое пытается сбросить с себя больной,
Потому что оно его душит, —
А душа всё будет пытаться прорвать
Давление плоти, проклятие гравитации — вот тогда
В пролом потолка шелестящим ледяным звездопадом
Ринется Космос
И всасом в свою галактическую трубу
Выдует душу, закружит, как лист бумаги,
Мою молодешенькую душу.
Краски мокрой земли —
Ах, на свободу — и:
— Стойте! — вдруг вскрикнет она в миг прорыва сквозь тело,
В миг нахождения на ослепительнейшем лезвии
Между двумя мирами, —
Стойте, в о т з д е с ь остановитесь,
Вот где она, Поэзия,
Господи, наконец-то!..
Пальцы в последний раз дернутся в поисках авторучки —
Уже остывая, делаясь уже не моими...
СОНЕТ
Как зеркальце заднего вида, сияние детства
Рукою направь — и отпрянувший лучик поймай:
Тропинками парка, где сладко средь листьев вертеться,
Вгрузая в листву, как по пыли по лунной, ступай.
Кофтёнка в заплатках под мышками стала уж тесной.
Монисто из ягод рябины. А в сердце — как май! —
Недетских открытий внезапно открылось наследство:
Не буду расти! И скажу себе: не умирай!..
...Мы в детстве еще не такие, как станем чуть позже,
И ныне тебя не случайно тревожит до дрожи
Та мудрость твоих четырех с половиною лет.
Там девочка бровки сдвигает — и ты рядом с нею
Стоишь, будто жаждешь подсказки, — да только в аллее
Уже угасает тобою воссозданный свет...
ПРОРОЧЕСТВА НОСТРАДАМУСА
Лирическая драма
Действуют:
А в т о р.
Н о с т р а д а м у с, Мишель де (1505—1566) — французский астролог, заблаговременно предсказавший конец света и множество других вещей, а также его Внутренний голос.
П р о ч и е тут не действуют — творят массовку.
О т а в т о р а
Не пророчица, не Сивилла —
Вскрик пронзительный, как клаксон!..
Вы простите, что я перебила
Ваш счастливый любовный сон.
То не ветер ворвался в спальни —
То, застряв в пузырях портьер
И валяя кадушки с пальмами,
Разбудив мезонин и партер,
Размыкая объятия жаркие
Зазвеневшего в кухне стекла,
Выраженья довольства жалкие
Сдунув с лиц, точно пыль со стола, —
Входит дух, возвещающий сущее,
Что он в далях грядущих постиг...
...Только люди давно уж не слушают
Ни пророков своих, ни святых.
(Тут появляется Нострадамус)
— Господин Фердинанд, не спешите в Сараево!
Господин Президент, не летите в Техас!.. —
Мир, враждебностью раздираемый,
Выдыхает тревогу, как газ.
Мир улыбки кладет, словно ретушь,
И глотает молчания кляп...
А эрцгерцог садится в карету
И Джон Кеннеди всходит на трап...
Но есть полмгновенья,
Но есть полминуты,
Чтоб мир отвертелся от драмы, поверьте.
Ах... поздно:
“Welcome!” “Wellkommen!” “Benvenuto!” —
И оба идут к своей собственной смерти.
(...А кто-то опять залезает в скафандры,
Лететь собираясь сквозь слой облаков...)
Вот кто без работы, так это — Кассандры,
И ныне, и присно, и в веки веков.
Что проку в пророках, коль залиты воском
Все уши планеты, не слышащей слов!
(Оракул из Дельф — в сигаретном киоске
Осел ныне. В баре — Иоанн Богослов.)
Ну сколько же можно кричать чуть не матом:
— Земляне! Когда ж вы вконец настрадаетесь?!
Эгей, Резерфорд, бросьте шуточки с атомом!
Но — поздно... Ах, поздно, месье Нострадамус!
Смотрите — Европа, как шлюха, расхристанна,
Лишь возглас вдогонку коричневым ротам:
— Германия! Не голосуй за антихриста! —
Но поздно. Ах, поздно! И — бесповоротно...
— Пустите блаженных! Пустите, мы — нищие
Духом, и нам нужна эта дорога!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эй, люди, скажите, кого вы тут ищете?
— Бога...
(и далее — мысленно):
“Качают планетку мутанты-киты
На спинах своих средь вселенских приливов.
Наверное, Богу смотреть с высоты
Красиво на всполохи ядерных взрывов...”
М о л и т в а Н о с т р а д а м у с а
(ему и далее вторит Внутренний голос)
Господи, дай прощенье!
В год, не знаю, какой,
Собственное творенье
В вечности упокой.
(Катится прочь эпоха,
Словно монетка в щель.
Не поминайте Бога
Всуе, да и вообще.)
Полночь, как черная метка,
В руку Земли легла...
— А ничего планетка
Только что тут была.
О п я т ь о т а в т о р а
Ах, Нострадамус, бедный выкрест,
Вы — неофит, как ни судачь.
(О как бы, Господи, нам выгрызть
Из сердца бормашинный плач?)
Творцу — на небе одиноко,
Вам — одиноко на земле.
Вот и решили Вы раскокать
Яйцо тоски в столетий мгле.
Ах, Нострадамус, Вечный Странник,
Тут и без Вас сейчас пророчит
Любой второй, спеша исправно
Спросить клиента, что тот хочет
Узреть в грядущем... И не важно,
Сбылись ли Ваши предсказания,
А важно то, что вновь отважно
Открыть пытаются нам знания
Те (тоже с взглядом Нострадамуса),
Что заглянули в даль наитием,
Где Вечность, как вода несёт,
Ненаступившие события,
И — не ослепли, и взывают к нам...
(Хотя кому их крик помог?)
...Ах, Нострадамус! В доме без окна
Вы спите, сбросив пыль дорог.
Но в мире том, что твердо верит
Лишь в то, что видит сам вокруг,
Т о т с а м ы й, Нострадамус, ветер,
Что вопреки всему на свете
Сквозь годы бродит по планете, —
В веках свой завершает круг...
1990
Тарас ДЕВДЮК
Тарас Девдюк (в авторском написании — Тара© де Вдюк) родился 26 июля 1969 года в селе Тауйск Магаданской области. Вырос на Гуцульщине. Закончил Львовский национальный университет им. Ивана Франка. Живет в Чикаго (США). Автор поэтических сборников “Банкет на шляпке гвоздя” (Львов, 1993) и “Ты, три минуты назад” (Киев, 2000). Лауреат третьего Всеукраинского литературно-музыкального фестиваля “Лир” (первая премия) и конкурса издательства “Смолоскип” 1999 года. Член Ассоциации украинских писателей.
ТУРИСТИЧЕСКОЕ МНОГОБОРЬЕ
месяц пузат как пингвин в положении
сущность страны — в направленьи движения
в месячном свете держава моя —
зверь или птица но не змея
кто она днем — я о том не скажу
(не разгляжу ее не разгляжу)
каждою ночью к стремнине иду
но как в бреду вижу берег во льду
месяц брюхат как супруга пингвина
в небо вплывает
и нет карабина
ПАТРИОТИЧЕСКОЕ
На кой тебе зимы метельной шоу
и дети в хате, что орут некстати,
и прикипать на кой тебе душою
к девахе этой, к полю и к зарплате?
Что — армия, которая, играя
в мочиловку бандитов по сортирам,
не может без тебя, без самурая,
сказать: “К ноге!” — всем, кто владеет миром?
Ты объясни не Родине — подруге,
что верность — это высший акт измены,
чтоб, заработав прямо в пах коленом,
не вспомнить больше ни снегов, ни вьюги,
а только впредь цитировать в экстазе
стихи, что заучил в четвертом классе...
ВЕТКА ПРОСТОРА
Хоть и кровь с молоком, да ведь вёдра — пустые.
На дворе — строгий пост (он на яства — куркуль).
Наши судьбы длинны, как дороги в России.
Только ту ль ты дорогу отверг нынче, ту ль?
Начинай и люби. Всю Отчизну. Без лени.
Пусть в стихах твоих ветра поселится гул,
залетев с большаков. Чтоб, как ветку сирени,
кто-то даль надломил — и тебе протянул...
* * *
о вы б видали как садилась птица
(так балерина в книксене садится)
и принимая свыше эту милость
под ней от счастья ветка подломилась
когда ж шум крыльев стих за небосклоном
кто жил в грехе вздохнули удивленно
что не за яблоко Господь изгнал из рая —
за ветку сломанную Он сильней карает
* * *
Я ни с кем — до тебя. Потому — ты нежней всех на свете.
И беги, не беги — все равно отыщу, будь ты где.
Я ни с кем — до тебя. Потому — мне на целой планете
ничего нет нужнее, чем губы твои в темноте.
Мы белеем во тьме. По-библейски. И, еле решаясь
(лишь бы Бог нам помог, лишь бы все позабыли про нас!),
ты сегодня впервые, любимая, мне разрешаешь
только раз, только раз, толькоразтолькоразтолькораз...
ДИПТИХ
(Из цикла “Изгнание из ада”)
I. Ты жив еще...
Ты жив еще ты весь еще не здох
ты революцифер
ты веришь в “надо”
но знай: тебе продлят навряд ли вздох
протезы тез о рае в сердце ада
молчи изгнанник понимай намёк:
ведет от виллы к озеру аллея
лишь для того чтоб ты увидеть мог
как в теплых водах гибнет лебедь млея
так что держись подальше от воды
лишь на земле цветут твои сады
вот и гуляй в них зависти не зная
с вопросом розы гнутся там: когда
наш мир спасать возьмется красота
но мир спасёт
только жена родная
II. Люблю твои...
люблю твои банальные слова
люблю твою фальшивинку ночную
пусть твое имя по рукам кочует
люблю тебя
аж кругом голова
зов страсти
пересилит вой пурги
дорогу пробивая через зимы
я факсом отослал цветов корзины
я факом отослал всем все долги
я буду розой
буду кочегаром
я буду страшно пахнуть перегаром
но я люблю тебя мою судьбу
я буду буду буду буду бу...
но на фига скажи мне та дивчина
что знать не знает кто такой Тычина
* * *
большое дерево как крик
и птица на ветвях его — как эхо
* * *
...И жизнь печет, как застарелый йод.
И снится ночь, аптека, голос стужи.
Но можно жить, даже уйдя под лёд
(тем паче, что нет воздуха снаружи).
Поэт мечтает не о Стиксе, а о “Твиксе”.
Уходит в небо дождь, как ноги цапли.
Вновь о потопе раздаются визги.
А мне уже себя — ни капли...
* * *
сад ветвей
сад бровей
сад засад
кто-то желт
кто-то бел
зоосад
кто про желчь
кто как мел
от услад
палисад
голый сад
полосат
плач в избе
(нет в трубе
дыма)
зря ходьба
коль судьба —
мимо
В НЫНЕШНЕМ ГОДУ
ты наблюдаешь: кто / кого = куда
суешь цветок в цветок как будто пестик в ступку
на скурвившийся мир слетает дух поступка
но райский сад опять без яблок как всегда
так было но не так всё в нынешнем году:
без яблок как без дна и вот уж чье-то имя
не безразлично мне и мир чужой отныне
хранит меня в себе и гонит прочь беду
когда бесплоден сад нет проку в сторожах
но херувим с мечом тут ни при чем чес-слово
я понимаю всё — не он его сажал
возврата нет назад
но в том и есть основа
спокойствия благих
(зачем им — то же — снова?..)
но вздрогнул херувим и меч покрепче сжал
* * *
невинность невода в волнах имеет склонность
к той рыбе что крючка не переносит
* * *
мы выйдем в снег
(ты так в нем
хороша)
и мы забудем
для чего мы вышли
и тишь повиснет
легче
чем душа
и под ногами будет:
ша-
ша-
ша
и снег пойдет
все выше-
выше-
выше
2000
Алёна СТЕПАНЕНКО
Родилась 28 апреля 1974 года в селе Талалаевка Черниговской области. Учится на музыкальном факультете Киевского педагогического университета имени М.П. Драгоманова. Участница Всеукраинского конкурса “Праздник Муз” (дипломантка) и Нижинского городского литературного конкурса “Попробуй” (первое место). Автор поэтического сборника “Предчувствие Авалона: Песенки для Михася” (Киев, 2000). В 1999 году за свое творчество награждена дипломом киевского издательства “Смолоскип”.
В ПРЕДПТИЧЬЕ
дай ладонь мне, надвратная осень —
в общем тигле с тобой переплавим
скрипки тонкие с колоколами,
чтобы вылился сплав стоголосый
словно слизывая стигматы,
эха серп неустанно косит
восковые слова-колосья
в час раздавленного винограда
открываются выси птичьи
телу лета в скорлупке хлама,
осень — паперть природы храма,
литургия пред сном летаргическим...
теплой смерти нестрашная яма
с дном усеянным грушами-дичками.
ДИПТИХ
I.
на дне любого слова — немота,
боль обо всех забытых там и птица
по кличке Ниоткуда, что стучится
нам в грудь, фасуя прошлого года
в садах молчанья тени — ты и я
в прозрачности досрочного прозренья
о том, что смерть (пускай и с воскресеньем) —
лишь пепел клятв земного бытия
проснешься утром — тишь и красота,
земля спокойно колыбель колышет,
где Слово брызжет теплым соком вишен,
раскрыв в улыбке алые уста...
но, наклонившись, птица в ухо дышит:
всех от звезды ждет путь — и до креста
II
всех от звезды ждет путь — и до креста,
сквозь небо — ввысь — где тени тайн мерцают,
ступаешь шаг — и перья прорастают
на теле, на руках и на перстах
ты скажешь: смерть — всего лишь колея,
в конце которой ждет нас “новый опыт” —
ведь ты же слышишь над собою топот...
— молчи, молчи! — то уж не ты и я...
где ты — где я? — кричу вопрос во сне,
дверь приоткрыла и гляжу на руку,
что правит лодкой, через боль и муку
ведя ее по смоляной волне
и Ниоткуда-птица сквозь разлуку,
как белый лист письма, летит ко мне.
1999