"... фрегат или акрополь
Сияет издали, воде и небу брат..."
О. Мандельштам
О Город, Город... "Чужеземцем здесь было проще бы сто крат
себя приветствовать, повсюду псише встречая. Миражи,
и были, и теперь - в почете здесь, от Ротонды до оград
грифонозевых, всё - приметы морОки, мОрока и лжи.
Предмет отрады - "верность веку" – черта, достойная шута,
на деле: пыжиться-метаться под сенью Петербургских Строф,
век напролет вторить им, только когда до точки прожита
вся биография, о фальши былой седую хмурить бровь.
Вот покаяние фантома, плач тени о своей тщете.
Всегда, покорно, неотступно ей семенить вослед творцу,
но не ее, а менестреля, шаги отсчитывая те -
ать-два - лучи звезды Полярной жестоко хлещут по лицу.
А звездный луч -как есть, племянник, племянник неба и воды,
и тех двоих, что точно помнят далеких суховеев жар.
Они верны чужому небу и тем, наверное, горды,
что на првах гостей здесь дважды по сто годов..."
-Что скажешь?
-Жаль.
О Город, Город - созиданья фонарь - дотронься и верши,
но кто наверняка укажет, где оборвется акро-нить:
" Пустыням площадей - укором -
Игла, а в Летнем на аршин
Тишин разнобородых, красен
Елейной дымкою гранит,
Решеток вязь черноголоса..."
довольно! - В глиняной плюсне
Адмиралтейскую занозой печальный этот исполин
мне чудится.., но, просыпаясь, я слышу, как елей на снег
сочится с елей, как багрянец прокрался в свод, как луч в пыли
морозной нежится, как мысли неловко проникают в сонм
квазИ-фантазий (брешь тесна им, угрюмым.)
Свой вертеп судеб
растормошил шарманщик дюжий, чтоб указать мне, где в босом
январском дне я жданным гостем пребуду, то есть нишу, где б
я был в чести, а век мой - в силе. Там обретает тонкий смысл
беспеременной воркотни сеть и действие иных примет
питает вящие стихии, там стих не признает тесьмы словес,
там в патине, от века, сердца, и потому -
привет.
О Город, Город - неизменны сплетенья вех его и Строф
(почти чужих), тоска все так же несносна, в клодтовой узде
застыли рысаки, а небо - всегда холодный зимний кров -
звенит, что все еще мирволит здесь вечность...
Впрочем, я не здесь,
я ближе... К запаху имбиря, к другим почтенным берегам
(почти чужим) я, знать, прочнее привязан, в густошь дремоты,
в неторопливость пробуждений мне проще верить, нежли в гам
метелей, в гуд жилья.., постичь мне не привелось твой снежный тын
уменья превозмочь.
"Ты - явь ли?" -
в волокнах вязнет ветряных,
почти чужой - не я,- но возглас, и возглас мой есть мой двойник,
мой призрак неотступный, эхом от эха (эха лишь верны
друг другу так), он мною славен, но сам за столько лет не вник
я в эту строгую зеркальность..,
в спокойствие крылатых львов,
почти чужим им был я, не-за-бы-ва-ющим, как даль пестра
бывает там, где...
Замолкаю.
Не я наследник твоего дыхания.
Прощай!
Сегодня пропишет забытье сестра мне,
Город, Город.
1999