Разбудили в ночи, хохотали-болтали,
За собою тащили и так зазывали,
Что не мог я противиться, вышел на свет
Фонарей, как безумец в толпе карнавальной,
Распростившись до времени с маской печальной.
И не видел, что шёл босиком и раздет.
И горел предо мной то ли взгляд, то ли факел.
И в мозгу воспалившемся вился brainfucker,
Нарезая бесчисленно полукруги.
Лопотали вокруг непонятные фразы
И струились вокруг веселящие газы.
И кто должен кому – отдавали долги.
Я доподлинно видел – мир сдвинулся с места.
В золочёном гробу возлежала невеста,
А на козлах корячился пьяный жених.
Он не мог удержать чёрно-белую лошадь.
И, когда выезжали на главную площадь,
Та рванулась в галоп – только видели их.
Мы вошли в особняк, отороченный светом
(Седовласый швейцар представлялся скелетом),
И поднялись по лестнице, чинно бранясь.
Колыхались в глазах, как ладьи, анфилады,
На паркетном полу танцевали дриады,
Призывая вступить в непорочную связь.
Откликаясь на эти немые призывы,
Обуздать не пытались желанья, порывы,
Обретали галантность, просили тангó.
И, внимая неслышимым звукам оркестра,
Все порхали, как бабочки, с места на место,
Не стесняясь, пожалуй, уже ничего.
Так и я между ними порхал и смеялся.
Сам себе совершенным созданьем казался.
Но мгновенная смена – и факел потух
Оттого, что в каком-то незнаемом месте,
В деревеньке глухой, на прогнившем насесте
Прокричал троекратно голодный петух.
И, бессилен хоть что-то понять и исправить,
Я себя обнаружил в проточной канаве
Без одежды лежащим. Проснувшись на треть,
Я почувствовал сильный удушливый запах,
Словно сам очутился в удушливых лапах.
Это свалка дымит.
Постоянно гореть -
То ли крест её, то ли такая причуда.
А душа моя, верно, горбатей верблюда,
Если только она существует – душа.
Ничего. Утрясётся. Видение – в руку.
Это место хорошее.
Ну - за разлуку!
Вот сейчас поднимусь и пойду не спеша.