По внутреннему драматизму борьбы «Черный человек» Сергея Есенина – это самое глубокое произведение поэта. Что такое «Черный человек», как не Моцарт и Сальери, заключенные в одном человеке? Сюжетно, а вернее композиционно, эта вещь напоминает блоковского «Двойника» («Однажды, в октябрьском тумане...») Оба в конце прибегают к зеркальному отражению. У Блока: «Быть может, себя самого я встретил на глади зеркальной?», а у Есенина:
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...
«Счастье, - говорил он, - есть ловкость ума и рук» А коли так, то когда-то благословлялась фальшь: «Это ничего, что много мук приносят изломанные и лживые жесты». «Черный человек» - это суд над «изломанными и лживыми жестами»...
« Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою »...
Сергей Есенин.
Если б всякий мужчина, как и ты, уповал на удачу,
да «какую-то женщину, сорока с лишним лет»,
называл «скверной девочкой»... Что для «всех» - непосильна задача...
Потому ль эта «милая» - твой, Сережа, счастливый билет?
В человеке изломанном, где незримо скрестилась судьба
с истеричной тоской, перепутавшей рок, или жребий.
Знаешь, мой духовник, может быть, ты мне нужен такой!
А другой – не мальчишка, каким бы прекрасным он не был!
У собратьев твоих нет ни чувства, ни света, ни дома;
в этом правильном мире не мы породили ****ей.
И не тот навсегда «черный гений» с душой на изломе,
кто горел на «позорных столбах» городских площадей.
Здесь удушливый пар шутовского кривляния,
не разбавлен прилюдией к чистой, последней любви.
Я молюсь на коленях, а, может быть, только призванием,
или верой в тебя, или правдой, что бродит в крови...
Ты по сути своей – просто лирик, но искренность глубже,
проникая под поры, она растревожила страсть.
И какая-то сила в тебе, как энергия совести глушит!
Точно ты прикоснулся, на лоб налагая мне крест, или власть...
Окрести меня чистой надеждой - речною водой!
С головой окунай в невозможную тайну природы.
Напои мюю душу, идущую в след за тобой,
чудом ранней весны, у судьбы принимающей роды...
Старый мельник, который ее так давно преднарек,
в самоварном застолье, помянет неизбежную осень...
Знаешь, милый Сережа, последний, душевный денек,
как монету на счастье, ты сегодня в ладонь мою бросил.
Я ее разменяю, ту суть, на рассвет у реки настоящий,
на ночное безумство, шальную любовь без конца.
На прекрасную Русь, возрожденную в памяти вящей,
ту, что в третьем колене, в колокольном сиянье венца.
И забуду, что рана в душе, как рубец ниже сердца болит,
отравил мне сознание странник случайный и «черный»...
Погадаю на счастье, как карта судьбы говорит,
исповедуюсь лирикой, раньше к любви запрещенной...
Если б всякий мужчина, как и ты, дорогой духовник,
эту исповедь принял – дышать широко и «глубоко»,
«руки милой, как лебеди» нежностью б жили, двойник,
тех, кто верит и ждет, если любит душой одинокой...