Снова дождь. Темнота, в полшестого
наступившая мне на мозоль,
так изящна, свежа и знакома,
что сознанье приветствует боль.
Снова ночь. Но все так же темнеет.
И любой медицинский илот
понимает, что небу больнее
от того, что оно нам плюет
в души, или же кляксами – в строчки,
что, наверно, по сути – одно;
ибо эти размытые точки
искажают нам общее дно.
Отдаляют поверхность от взгляда,
приближают панически сон…
Что же ты, находящийся рядом,
Не сорвешь с губ моих сладкий стон?!
Ты во мне… выгибаюсь, как лама…
Вот и он… сквозь колес перестук
мне мерещатся: круглая лампа,
из-под ног выбиваемый стул…
задыхаюсь… лечу… провисаю…
полусон, полуявь, полусмерть…
только гвалт сумасшедшего лая
не даёт над домами взлететь…
Мы живем у железной дороги,
рядом стаи бродячих собак.
Там у многих отрезаны ноги,
и с хвостами чего-то не так.
Но жестокость среды обитанья
не влияет на сучью любовь.
Вот и я – недалекая Таня,
не однажды стиравшая кровь
с простыней или с собственной кожи
продолжаю любовью болеть,
потому что раздельно не можем
мы с любовью моей умереть…