В.Лукьянченко
«…начати же ся песни
по былинам сего времени,
а не по замышлению Бояню…»
Прожить чужую жизнь под чужой фамилией
в чужом городе на краю света,
где пограничье ломаной линией
проходит по сердцу таможенным вето.
Где тоска наваливается воскресением
по расслабленному (ispo facto)
суицидною лирикою Есенина
на фоне расцветающего ландшафта
с замусоленными почтовыми ящиками,
окнами, обернутыми целлофаном,
леденцом, засунутым за щеку,
жизнь выворачивается карманом.
Где каждый день, восходя на Голгофу,
видеть расстрелянный флюгер с арх. Михаилом,
шифер неба, свернутый в гофру
перед грозой, как тогда над Ершалаимом;
распущенный парус евангелистов,
с выпученными от водянки глазами,
и кормчим, шагающим кавалеристом,
мимо праотцев, плесневеющих бородами,
в городской парк культуры,
заканчивающийся кладбищем, аки отдыхом.
Репродукторы с остатками партитуры
застыли на месте скульптурным потрохом.
Где каждая улица – дорога в Эммаус –
не распознавших, не преломивших хлеба…
Мертворожденные обретают хаос,
молясь трещинам храма склепа.
Хрен и водка.
К начальнику Северной башни
поднявшись над пропастью окоемов,
наблюдать по горло ушедших в пашни
безымянных черниговских черноземов.
Половецкие пляски, переходящие в старость –
неприкаянный Игорь с тремя солнцами за плечами.
Все, что после него осталось –
земля, обильно засеянная костями,
обитель умалишенных, монастырские стены,
кладбищенская крапива и тишина захолустья.
Город, тромбом запавший в вены
Десны до самого устья.
Земля Русская! Где ты?! Опять за холмами?!
Ветер сметает накипь листвы под обрывом.
Белая чайка машет крылом над волнами.
Князьям слава, дружине аминь!
Иди с миром…
Свято место всегда остается отхожим,
птичий помет, опадающий на макушку.
Взглядом толкнет угловатый прохожий,
набитый песком как речные ракушки.
К чистой майке души прилепится потное тело,
в липкой зелени вязнет вечер, обрывки тумана,
солнце, слоняющееся без дела,
майский жук,
переползающий страницу
от Иоанна.