Сколько помню, июль был непереносим -
Маньелга высыхала, светлел мутный Сим.
Но и адовым пеклом нетронут
оставался Точилинский омут.
Нам закон был не писан, не то, что устав.
Мы ныряли.
Ни разу до дна не достав,
знал я, что под тележным в воде колесом
проживал двухметровый коричневый сом,
что он с жертвой, принявшей его за бревно,
мог в мгновенье одно опуститься на дно,
что подводною лодкой он в полночь вспывал...
Серый первым пропал здесь. Потом - Коновал.
Нет, намного милее была нам Икень,
где пескарь благородно клевал целый день,
в гнёздах птичьих обрыв там был глинист и сух,
там почти над обрывом пас стадо пастух -
пара-тройка овец, ровно столько же коз...
Ближе к вечеру хариус брал на стрекоз.
Над костром, лишь к утру прогоравшим дотла,
ночь была так черна...
Жизнь была так светла!
Перевалов до дома - Медвежий да Вдовий.
До столиц мировых дальше чем до любовей.