ПАМЯТИ В.В. НАБОКОВА
1
Озеро, облако, башня… Печаль.
Эта горечь утраты и чувство приютского крова.
Если вечно перо, почему же ломается сталь,
на немецком листе выводящая русское слово?
Вынь из бабочки мертвой иглу и поставь в патефон,
заведи что угодно – услышишь мотив возвращенья.
Этот страшный мотив так похож на навязчивый сон,
чей единственный смысл заменяет момент пробужденья.
Остается писать, забывая хотя бы на час
всю бессмысленность места и цифры идущего года.
Но отточенность фразы, как острая бритва у глаз,
как движенья солдат из расстрельного взвода.
И пусть прежняя жизнь превращается в пепел и дым,
пусть уходят друзья, разрываются кровные узы,
все равно, все останется с тем, кто храним
беспощадной любовью единственной музы.
2
Ночь. И в доме из русского лишь тишина,
та, что ярче, чем память, и больше, чем слово.
И уже невозможно дойти до окна,
не попав под метель где-то возле Ростова.
И мерещится стук, стук вагонных колес,
от которого в строчках, как эхо, следы многоточий.
Боже мой, сколько лет все никак не уйдет под откос
этот призрачный поезд, везущий бессонные ночи!
Сколько будет стоять, проступая сквозь холод и мрак
полный зал ожиданья, в котором приходится слушать
только пьяный фальцет: «Господа, а вы помните, как…»
и в стотысячный раз… Но к чему выворачивать душу?
И окно в трех шагах. Потухающий свет фонарей.
Подойти и смотреть, как, до блеска метя мостовые,
гонит ветер листву, будто пламя свечей,
догоревших в церквах за спасенье России.
3
Ключ от почты на солнце сверкнет вороненым стволом.
Ты закроешь глаза, но его не упустишь из рук.
Он от сотен дверей, той страны, где за левым плечом
караулит бессонная память потерь и разлук.
Но любви, как и смерти, нельзя ничего запретить.
И поэт, как Орфей, в темноте обернется назад
и увидит не то, что порвал путеводную нить,
и не то, что к нему подступает удушливый ад.
Он увидит себя в невозможно далеком году,
мама машет рукой и, наверно, завет его в дом.
Только он не идет, кружит бабочка в старом саду,
или это письмо подняло со стола сквозняком…
Будет время стоять, как в хрустальном бокале вода.
Но никто из людей не сильнее бесстрастной судьбы.
И на запад пойдут, превращаясь в дома, поезда,
потому что устанут считать верстовые столбы…
Ты себя не вини, ведь пока что открыта тетрадь,
и ты хочешь, стерпев эту боль и щемящую грусть,
свои лучшие строки на чистом листе написать.
Написать. А потом, не спеша, зачеркнуть.