Сказать по правде, мне Москва - до фени!
Как ни крутись, а для нее я - жид!
Вот символ коммунизма - мертвый Ленин,
как бабочка, засушенный лежит.
Москва еще не скоро дурь похерит
и слезы по России не прольет!
Я знаю, что она слезам не верит,
А кто не верит, тот на них плюет.
Ее глаза закрыты, как у Вия,
Исподнее испачкано белье.
Москва - ведь это вовсе не Россия,
а мизерная толика ее.
И давит сердце мне тупая спазма:
как вырывают с корнем, бьют и гнут,
на шабаше всеобщего маразма,
язык российский и российский люд.
Фасад твой нов, да перекрытья ржавы . . .
Но ты, Москва, запомнилась иной:
летящею из песен Окуджавы
Арбатом над огромною страной.
Еще я помню смех, и снег, и санки,
и миг, когда какой-то театрал,
билетик мне в театр на Таганке,
с Высоцким в “Гамлете”, за три рубля продал.
Как прав был Мастер, пошагавший смело
из психбольницы в лунный небосвод . . .
В Москве прописан Воланд, Азазелло,
и иже с ними Кот и Бегемот.
А ныне ты, одетая в коросту,
бездумно давишь времени спираль,
И сеешь по Отечеству погосты,
и жнешь не христианскую мораль.