Он жёлтый, сине-серо-жёлтый,
Он старый, лёгкий и тяжёлый,
Он входит сладко-больно в душу,
Он тихо дышит, вот послушай!
Он старый, но такой живой,
Он, точно, был когда-то мой.
Его вечернее дыханье,
И сонных звуков затуханье
Меня тянули за собой,
Тепло дарило мне покой
На крошечной сухой подушке,
И приоткрытые чуть ушки
Меня манили в темноту,
Я думал, что поймал мечту,
Был принят и обласкан им,
Шепча во сне: «Ершалаим…»
А утром, сдвинув набок прядку,
В его глаза глядел украдкой,
Чуть-чуть опасливо, пока
Сухая крепкая рука
Светило двигало в зенит,
И вот уже в ушах звенит,
Совокупились цвет и звук,
Смотрю и слушаю вокруг
В амфитеатре-небосводе,
Не зная слов ни о свободе,
Ни о любви, ни об измене,
Коварстве, денег сладком плене,
Горячей радуюсь лепёшке,
Гадая, стройные ли ножки
У той девчонки что вчера
Так нежно-сладко до утра
Мне снилась. Я бреду под гору,
Свою зачитанную Тору
Несу под мышкой, жарко, ух!
Перевожу немного дух,
Глоток воды, и жажда снова
Уж истязать меня готова.
Я растворён и в нём и им
И я шепчу: «Ершалаим…»