* * *
Я вспоминаю маму молодой,
Когда она со мной-мальцом гуляла
И ослепляла зрелой красотой
Всех тех, кого судьба нам представляла.
Моя рука лежит в её руке;
Глаза закрою, как сейчас я вижу,
Как мы вдвоём спускаемся к реке,
И берег дальний к нам подходит ближе.
И мост под нами (тот ещё), как трап,
Что шаг за шагом приближает к самолету,
Который не летает. Словно раб
Прикован он к земле, назло пилоту.
Его уже излазили сполна
Все, кто не мог себя другим утешить.
Им даль с него своя была видна,
Чтоб в памяти своей заполнить бреши.
Мы проходили мимо, под кустом
Спасались от полуденного зноя
И видели, как с лодки, под мостом,
Рыбалил дед бамбуковой удою.
Его улов навряд ли был богат:
Коту на радость, да ещё на пиво,
Но кот, по крайней мере, будет рад
Выпрашивать речной обед игриво.
Чуть отдохнув, мы дальше шли бродить
По дну аллей, прорезавших пространство;
Бродяга-ветер тщетно остудить
Пытался летних дней непостоянство.
И, вырвав руку, я бросался вскачь
И падал ниц, и разбивал колени,
С трудом порою сдерживая плач
Я мчался дальше, не изведав лени.
Потом на каруселях, колесе,
Что «чёртовым» зовётся почему-то,
Катались мы, промокшие, в росе
Дождя слепого, мстившего кому-то.
Не помню уж теперь я всех забав,
Что мы изведали, излазив понарошку,
Все уголки исхоженных дубрав,
Когда услышали далекую гармошку.
Её напевно-звонкий перелив
Настойчиво взывал и будоражил,
Как вдруг замолкнул, жажду утолив,
И больше тишину уж не тревожил.
Поднялся лёгкий ветер, словно бриз,
По всем приметам скоро вечерело,
И солнце из-за облачных кулис
На встречу с нами вынырнуть не смело.
И мы ушли, покинув добрый лес,
Уснувшие качели-карусели,
Чтоб до утра от юных куролес
Они остыть и отдохнуть успели.
А дома ждал нас праздничный пирог,
Мороженое, пастила, варенье,
И чьей-то жизни промежуточный итог
Мы подводили в чей-то день рожденья.
(2000)