I
Написание стихотворения «Тихая моя родина» совпадает с периодом приезда Рубцова на родину в село Никольское на Вологодчине. Стихотворение написано от первого лица.
Поэт ищет могилу матери. «-Где же погост? Вы не видели? Сам я найти не могу.-»
Причина неудачных поисков погоста выясняется из ответа жителей- «-Это на том берегу.». Погост оказался на другом берегу реки по причине изменения рекой своего русла. Вернее, реку «заставили» это сделать («Между речными изгибами вырыли люди канал»). Там, где в детстве поэт любил купаться, ловить рыбу, гребут сено, заболочено. Шестидесятые. Время больших строек, покорения природы, поворота рек, всеобщей мелиорации земель, опустошения деревень.
Жители отвечают тихо. О планах рулящей партии на селе никогда не говорили громко. В ту эпоху принято было говорить тихо. Сказать, что могила твоей матери на том берегу, потому, что реку поворотили, могло означать, что человек недоволен или не согласен с официальной политикой.
«Тихо проехал обоз» усиливает это ощущение гнетущей неестественной тишины. Хрущевские эксперименты на деревне, всеобщая механизация, привели к практически повсеместному уничтожению конной тяги. Лошадей порой можно было встретить только у цыган. Тихий обоз подчеркивает эту обреченную безмолвность лошадиного и человеческого племени.
Впрочем, следующее «я ничего не забыл», скорее, говорит, что поэт не согласен с таким положением дел. Об этом сказано вполне определенно, удивительно, как это просмотрела цензура. Других списков этого стихотворения не встречал.
Строчка «я ничего не забыл» разделяет стихотворение на две части. Все, что до этой строки, относится к времени прошлому («похоронена», «не видели», «ответили», «зарос»…), после строки – к будущему («сяду», «Время придет уезжать», «будет»…) и даже начинается со слова «новый».
«Я ничего не забыл» - ключевая фраза.
Поэт говорит о той памяти, которая возвращает непрерывные образы родного края «Ивы, река, соловьи…», картины детства «Там, где я плавал за рыбами», «Там, где купаться любил», память об усопших родителях «Мать моя здесь похоронена».
Но поэт говорит и о той недоброй памяти, которая содержит в себе все эпизоды разрушения этого целостного образа – разрушенная церковь, заросшая травой, изуродованная земля. Эта память с болью сердца. Рубцов особо показывает, что такое разрушение уничтожает самих людей, искажает их духовную природу. Те же люди, что вырыли канал, обрекли себя на духовную немоту.
Поэт говорит и о той памяти тревожного ожидания развязки, неотвратимого сурового наказания за происходящее на родной земле – памяти будущего.
Слово «новый» в 60-е имело особый смысл. Страна строила «коммунизм». Новая формация предполагала не только «подъем производительных сил общества на качественно новый уровень», но и формирование «нового человека». Признаками такого человека, наряду с многими декларируемыми, являлось и атеистическое воспитание. Над программой такого воспитания трудились целые институты. Подача материала, особенно при Хруще, была яркая, образная, как хрустящий фантик (образ «яркой травы» на куполе церковной обители). Церковь тогда давили. Обещались по телевизору последнего попа показать.
У Рубцова слово «новый» связано со словом «забор» и противопоставлено последующему «тот же зеленый простор», подчеркивая нелепость, надуманность этого программного «светлого будущего», его противоестественность. Забор окружает школу, в которой когда-то учился поэт и несет смысл ограничения, закрытости.
Слово «школа» встречается в стихе дважды. В строчке «Школа моя деревянная!..» это слово имеет, несомненно, более широкий смысл, чем просто деревянное строение. Поэт говорит о родине, как школе жизни, как учителе духовном. В таком контексте «новый забор» вокруг школы подчеркивает ограничение духовной жизни, утеснение, указывает на насилие.
Не останавливаюсь на сугубо объективистском прочтении фразы «Школа моя деревянная!..». Действительно, поэт не мог в то время быть собственником образовательного учреждения («моя») и испытывать при этом восторг («!..»). Впрочем, факт отделения собственности от человека в славные времена строительства коммунизма был еще более очевидным, чем отделение Церкви от Государства, и такой поэтический пассаж вряд ли мог заинтересовать цензуру, не интересен он был и психиаторам.
II
Не было нужды подсчитывать пунктуационные знаки в стихе, но роль в их расстановке и смысловой акцентации столь велика, что не обратить внимание на это просто невозможно.
Восклицание повторяется трижды.
«Тихая моя родина!» и «Школа моя деревянная!» подчеркивает близость слов «школа» и «родина». Восклицательным усилением этих фраз Рубцов указывает на исключительную духовную важность малой родины, ее учительскую роль, религиозную учительскую роль.
Что же означает восклицание в фразе «Словно ворона веселая, сяду опять на забор!».
Ворон и ворона в народных верованиях – птицы нечистые, зловещие. Библейский сюжет о Вороне, проклятом Богом или Ноем, за то что, посланный из ковчега узнать закончился ли потоп, не вернулся назад. В наказание, кроткий и белый, как голубь, стал кровожадным и черным, обреченным питаться падалью. Ворон – птица вещая. Он живет триста лет, владеет тайнами, предсказывает смерть, нападение врагов, указывает на зарытый клад, дает советы героям сказок, приносит весть о гибели родственников.
В народном восприятии Ворон связывается с кровопролитием, насилием, войной. Стаи ворон и воронов воспринимались в прошлом, как предвестие нападения татар. Мотив крови присутствует и в легенде о вороне: ворона хотела пить кровь, капавшую из ран распятого Христа, за что Бог проклял ее. Для поверий о вороне характерен также мотив кражи.
Ворон обладает сокровищами и богатствами, охраняет клады, спрятанные в земле.
В народных приметах смерть залетает в окно черным Вороном. Ворон предсказывает скорую смерть. Широко распространены приметы о том, что если Ворон каркает над головой путника, над домом, над двором, кладбищем лесом, садится на крышу, залетает на двор, бьется о стекло - близ скорая смерть.
Впрочем, в поверьях и сказках отчетливо прослеживается и комичный, веселый нрав этой птицы. В них на ворона может характеризоваться как глупая, хвастливая, тщеславная тварь. Ворона падка на лесть и по этой причине бывает обманута. Ворона ленива и нерасторопна. Ворона на выборах, устроенных птицами, прозевала (проворонила) все начальственные должности и осталась не у дел.
Трудно подобрать более точного образа, чем «ворона веселая», для характеристики той напасти, что надвинулась на родину поэта. Этот образ, введенный в данном четверостишье, подчеркивает неизмеримую духовную ценность для поэта того, что` окружил «новый забор», помеченный зловещей птицей, прорекает скорую смерть родной земле, указывает на нашествие новых татар, на потоп грядущий, несет печать мертвенности, зловещей немоты на все, что так близко и дорого поэту.
Вместе с тем, Рубцов, примеряя на себе этот образ, похоже, упрекает себя в невозможности соответствовать этому высокому духовному идеалу, хранению заветов родительских. И, прельщенный культивируемыми мечтаниями о светлом будущем «опять» (т.е. не однажды) усаживается на этот забор, сослагается с «целями и задачами» тайных ведунов.
Это сожаление поэт акцентирует восклицательным знаком, сила отступления сопоставима разве что с силой любви. Цена отступления – смерть.
При этом сама смерть в стихотворении не является чем-то предчувствуемым, ожидаемым, должным произойти. Поэт воспроизводит образы смерти, как бы находясь в лоне самой смерти. «Чувствую… самую смертную связь», «здесь похоронена», поэт уверен, что могила его матери находится там, где он ее ищет. Неоднократно повторяется слово «тишина» (так и хочется прибавить «кладбищенская»). На смерть указывает и река, которую герою неизбежно и не по его воле предстоит преодолеть, что бы попасть на погост. Здесь образ смерти - противоестественен, насильственен. «Мать похоронена в детские годы мои.» - ранняя смерть матери, умерщвленная заболоченная земля («тина теперь и болотина»), искусственное изменение русла реки.
Герой произведения почти застыл, омертвел, движутся лишь образы, созерцаемые им. Душа героя осуществляет незримое путешествие в загробный мир. Тот свет, как единое пространство, включающее рай и ад, место пребывания душ усопших. (В архаических представлениях это место располагалось за рекой. В христианской традиции рай и ад разделены огненной рекой, участь праведников и грешников в руце Божией).
Понимаешь, что поэт пишет о своем исходе, он испытует его результат («Время придет уезжать-»). Уже опален лик поэта первым дыханием смерти, уж грозно на небе. Он ждет разрешения – суда над собой.
Этот образ, наполненный лично прочувствованным, Рубцов усваивает и в отношении родной земли.
Усиливает это ожидание разрешения судьбы образ реки в стихотворении – один наиболее емких многозначных поэтических символов. Это дорога в иной мир, она символизирует течение времени, вечность и забвение. Река связана с идеей судьбы, смерти, страха перед неведомым, с переживанием утраты, разлуки, ожидания. Для поэта это еще и неразрывная связь с родной землей, столь же трагичная, сколько и неизбежная. В этом контексте, видимо, следует понимать, почему речка, которая бежит за героем (подобно собачке), теряет свои истоки в «тумане» забвения.
Такой необычный взгляд, взгляд из гроба, из мертвого тела души живой, не преступившей пределов сороковин, удивительно ясный, глубокий, без доли фатализма, говорит новым языком о смерти, создает ощущение ее данности, всюдуприсутствия и, вместе с тем, вопреки неизмеримости ее, невосполнимости утраты, великой скорби по утраченному - неуловимой всепроникающей красоты, печати красоты…
III
Нет ничего выше образа. Поэт мыслит и живет образами.
Являясь продолжателем русской поэтической традиции, Рубцов обращается к традиционным в русской литературе мотивам.
С «Громом, готовым упасть» поэт обращает нас к излюбленному образу многих русских писателей – Илье-пророку. Действие стихотворения происходит в летнюю пору. Картина сенокоса («Сено гребут в сеновал»), указывает на канун празднования Ильина дня. Почти везде к Ильину дню заканчивали сенокос («Илья-пророк – косьбе срок»).
Еще совсем недавно, когда в небесах слышались раскаты грома, в России верили, что это Илья-пророк едет на своей колеснице, вызывая гром и молнию. Каждый год на Ильин день люди ждали грозы.
В восточнославянских верованиях «громы и молнии», «черные тучи», «огненная пелена», насылаемая Ильей, способны уничтожить те силы, которые пагубно воздействуют на человека.
Загадочная и многозначимая фигура этого ветхозаветного пророка (впрочем, связываемая и со славянской мифологией, богом громов Перуном) воспринималась многими русскими писателями как символ России (прежде всего - Достоевский, Островский, Гончаров, Тургенев, Лесков, Бунин,…). Можно с большим основанием полагать, что на путях постижения «русской души» и «русского пути»
в творчестве многих русских писателей (прежде всего 19-го, начала 20-го веков) - это традиционный мотив – гром Божественного Возмездия над человечеством, погрязшем в грехе. Центральной фигурой, символом этого Божьего гнева является Илья-пророк.
Впрочем, Достоевский только пророчески предчувствовал грозу над Россией, Рубцов же в том времени, когда свершилась. Уже запечатлен поцелуй Иуды, и вручены тридцать серебряников, уже предан распятию Спаситель, уже Иосиф по локоть в Его крови снял с креста Его Пречистое тело. Так Россия совершила свой крестный путь на Голгофу. И для нее свершились Страсти Господни.
Придвинут камень к гробу. Наступила суббота – Великая Русская Суббота. Время молчания. Время Живого Бога - Первенца из мертвых, заключенного в гробе. Время перед Воскресеньем.
Передать это могла душа необыкновенная, трагическая. С новым смыслом открываются места в стихе, кажется, несуразные - «…плавал за рыбами» вместе с красивым поэтическим образом поэт указывает нам на те давние времена катакомбных христиан, у которых изображение рыбы символично означали Иисуса Христа. Здесь «плавать за рыбами» означает следовать за Христом. Но то в прошлом, нынче же «сенокос» – образное изображение времени библейской жатвы, время перед Вторым пришествием.
По другому осмысливается и сам образ «Тишины» в стихотворении.
«Ты бо, Богоневестная, Начальника тишины Христа родила, еси,…» читаем в Каноне Богоматери. Для Рубцова – Россия Христова. Он разделяет с ней эту безмерную скорбь Богооставления. Это муки сродни крестным. В последней строке словом «смертная связь» поэт непосредственно указывает на Крест.
Некоторые исследователи Николая Рубцова считают продолжателем традиций русских поэтов Тютчева, Некрасова Фета, Есенина. Допуская такую преемственность, все же надо обратить внимание и на "различение времен".
Те – младенцы, убаюканные шелестом берез да молитвами матерей своих, этот – скорбящий муж, несущий в сердце Бога и не смеющий произнести Его сладостное имя.
Те – в своих уютных колыбелях, этот – на Кресте сораспинаемый со Христом, во гробе со Христом, принявший в сердце свое всю мертвенность ада…
…вступивший вслед за Христом в свой Иордан…