Мальчик, Море, Старик

Герман Барин
Море плеснуло на берег массой, которой хватило дотянуться до тверди, и с шипом втянуло руки обратно. Настигнутая галька катилась, цеплялась за отмель; в паузе похищения броском возвращалась на берег.   
Лодка привычно толкнулась в сушу, глухим обсадным звуком и накренившейся набок кормой сделав знак Морю: все, на месте, буду сохнуть...

- Дед, сегодня последний? – Мальчик сволок кажаный мешок и взялся за сети. Огромный, медный от загара, Старик разлепил у лица тяжелые кисти рук, явив выпускающую дымок черную трубку. Море праздновало конец дня, миллионный раз облизывая берег водой и ветром.
- Посмотрим.

Никогда дед не разбирал раковины в лодке. На берегу, он подолгу мог смотреть на трепещущую рыбу и держать в руках каждый рапан, перебирая будто в памяти, где и когда они могли встречаться. 
Улов невелик, но повторил вчерашний, два дня… и неделю назад. Широкая кряжистая спина Старика осела на песке, утвердив последней позой отдыха согласие с Морем – о завершении основного куска дня.
Солнце заливало cмягченным светом выступающую посреди залива ближнюю скалу – место последнего лова – и тонкой серебристой линией протянуло вдали косу  выхода в открытое море…
Радужные пятна глаз, сквозь прищуренные веки, капли и солнце, приближали и превращали эту линию в полоску, затуманенную странными дневными огнями...

- Дед, какое оно – Море?..

Чайка тонким криком попыталась измерить объем до горизонта.

- Оно никакое. Разное… Оно такое, как мы думаем о нем.

Мальчик перевел глаза с солнца, ласкающего все по кругу – небо и Море…– Тень его, растущая с полдня, за последний год стала заметно большой. Как знать, через несколько лет, может, она догонит тень деда.

- Дед, а почему мы не ходим дальше в море? Ты ведь не думаешь, что я плаваю плохо?
- Ты плаваешь очень хорошо – лучше любого Пловца… Но я не хочу, чтобы ты сейчас нырял глубоко.

Мальчик с восхищением окинул фигуру Старика: гигантские плечи, мощные, с проступающими сухожилиями, руки, широченная грудь, покрытая белым налетом    седых волос и соли.
 
- И я могу плыть не хуже, чем раньше, – сказал Старик. – Но мне тяжело возвращаться. Ведь мы живем на берегу, и бессмысленно идти туда, откуда все равно придется вернуться…
- Почему тогда Пловцы не боятся заходить далеко от берега? Они не ныряют, но и не тонут, и  всегда возвращаются обратно?
- Потому что они не любят Море… Они любят только себя и хотят оставаться поближе к солнцу. Но Море невозможно узнать наверху… На самом деле на волнах осталось только их тело, которое давно высохло, на нем нет ни капли воды. А сами Пловцы  давно утонули…
- Но ведь ты тоже учил меня: чтобы плыть быстро, нужно грести под водой, а для вдоха вовремя выныривать на поверхность?
- Для каждого нырка нужен воздух. Но чтобы увидеть дно, надо погружаться  глубоко. Ты, в отличие от других, успеваешь рассмотреть дно. Рассказать о нем можно только через воздух.    

Море забиралось дальше на берег. Ветер свежел и, противясь волнам, срывал с них капли.

- Дед, Ловцы жемчуга – кто они?
- Это самые сильные из Пловцов, способные нырять глубоко. Они хотят найти жемчужину. Ту, которую не видел раньше никто… Но как бы хорошо ни могли плавать Ловцы – они тоже думают о себе, а не о Море. И все умирают на берегу от болезни.

Мальчик задумался. Действительно, Ловцы жемчуга, которых он видел, походили на молчаливых больных, гложемых тайной мыслью.
    
- Дед, расскажи мне об  Ихтиандре.

Старик странно пошевелил седой головой и стал раскуривать непотухшую трубку.

- Почему ты спросил?
- Говорят, ты встречал его, когда плавал очень далеко.

Старик обвел взглядом границу между Морем и небом. 

- Ихтиандр… Никто не знает его родителей… и откуда он приплыл… Он  принадлежит Морю, потому что может обходиться без воздуха… У него есть жабры – то, чего нет у нас с тобой.
- Значит он может нырнуть глубже любого Ловца и принести ту жемчужину?

Старик усмехнулся.

- Ихтиандру не надо носить на берег ни жемчуг, ни янтарь, ни кораллы. Ему достаточно видеть это и рассказывать о том, что видит…
- Рассказывать кому? – ведь он живет в открытом Море?
- Он рассказывает птицам, облакам, солнцу. Рассказывает каждым выдохом… А птицы приносят это тем, кто на берегу. Рано или поздно.

Море едва не заглушило последние слова Старика разбившейся большой волной. Казалось, что ему не нравится, как просто говорят о нем эти двое.

- Дед… ты догнал Ихтиандра?
- Почти… Но где бы я ни плыл, как глубоко ни нырял и что бы ни видел – всего уже касалась его рука…
- Он знал тебя?
- Да.
- Что говорил он, ведь вы плавали в открытом Море одни?
- Ничего. Ему было все равно. Ему все равно всегда.

Море окончательно смазало свой механизм волн, достигнув полной свободы от дня. С высоты могло показаться, что великий зверь бросается и ласкает ударами прутья клетки, и только привычка удерживает его от легкого усилия сломать…   

- Дед, я должен буду уплыть?.. Ты поплывешь со мной?
- Я уже стар. И не смогу доплыть даже туда, где я был. А я был очень далеко.
- А если я не вернусь? Просто потому, что утону?

На щеке Старика прожигала соль медленная слеза.

- Ты любишь Море. А я знаю, что жабры могут вырасти от очень большой любви…