Если чем-то и мил мне этот холодный город, то обилием окон.
Лучшее было в детстве: под ним всегда лежали сугробы,
А за стеклом стоял снеговик и другие елочные игрушки,
До того старые и дрянные, что даже бабушка
Не смогла бы достать их из недр заповедного сундука,
А владеть ими могли только карлики
Сморщенные и печальные, которые вечные дети и еще гномы.
Слаще разноцветного сахара, слаще тетушкиных духов
Было глядеть на эти сокровища и вожделеть их,
И холодеть от печали: скоро, скоро карлик поймет, что ошибся,
И свалит все в тяжелый мешок, и уйдет за горы и за моря, туда,
Где только и положено ему быть.
С самого детства знакома мне эта тоска.
Всю жизнь волшебное бесконечно морочит меня:
Только поманит и уже собирает цветные шатры,
И пылит куда-то прочь, куда-то,
Где умеют придти к началу и занять места
Согласно купленным накануне билетам.
Однажды мир стремительно вырос и овеликанился,
И отдалился настолько,
Что, таращась на неисчислимые окна со своего девятого этажа,
Или с самого дна колодца, называемого зачем-то двором,
Можно было различить разве что цвет занавесок,
Сосчитать количество цветочных горшков,
И иногда заметить силуэты людей,
Которые только мешали и все портили.
Да и что это за забота – глядеться в окна спальных районов?
Десятилетиями из нас, причесываемых одним гребнем,
Отбирали самых покладистых, самых жилистых и молчаливых,
И заселяли нами, невзрачными, новостройки,
И болезненный люрикс символизировал наш достаток,
И чистенький кухонный ситечек, говорил о нашем уюте.
Теперь хорошо – окна сделались разношерстными и чудными,
И одного дома было бы достаточно, чтобы наслушаться сказок,
поскольку окна не умеют рассказывать правды,
Все приукрашивают и врут.
А еще они оживают плохо и сложно.
Новое, распоротое белым стеклопакетом окно
Долго будет еще не дышать, не глядеть и не говорить,
Пока не заселятся на подоконник случайно и навсегда
Самая ненужная из игрушек и самая неудачливая из книг.
Но лучше всего вечером, возвращаясь домой,
Коротко цепляться за окна, глядящие на дорогу,
И находить одно странное, сплошь заросшее диковинными цветами,
Освещенное мягким-только-для-себя светом,
И думать, что за ним могла бы жить старая фея,
У нее волшебное зеркальце и пренеприятный мопс,
Хронический насморк и наследственный идиотизм которого,
Мешают ей помнить о том, что время неостановимо.