Всё началось со случайно порванной мною банкноты.
Продолжилось шахматным матом проколотой шины.
Под ногтем саднило, раскалывалась голова.
Телевизор гудел и пытался выбросить содержание экрана на пол.
Фаллический ящер бешено бился в нору, кролик
Судорожно дрожал от страха и от мазохистского удовольствия,
Вызванного близостью смерти.
Наука крутила ус и поводила бровью от таких поведенческих вывертов.
Через проходные дворы – в гастроном.
Через прорехи в сетевых протоколах – на ту сторону добра и зла.
Воскресная виолончель заставит клавиатуру выстукивать коленца.
И – любовница, случайно задушенная боа-констриктором полотенца.
Мальчик невинный, голый, дрожащий, у алтаря.
Жиром сочащийся пастор надвинулся сзади, во имя Отца и Сына…
Чёрно-красным готическим шрифтом блюет пишущая машинка.
И – проститутка, демонстрирующая жезлом проколотую резину.
Сегодня десять табу, из которых сделали жупел,
Пустятся в танец-канкан.
Двенадцатигранный стакан,
Под которым бегает таракан,
Пойманный Николаем Плотником,
На глазах удивленной публики превращается в соборный купол.
И – чистая, словно слеза политического переворота,
Двадцатидолларовая порванная банкнота
Спит мертвым сном, словно птица, подстреленная охотником
В высшей точке полёта.
19 янв. 2003