То, что однажды станет императором Пу И,
Поджимает хвост к голове, получая очередную
Порцию материнской любви. И ток пуповины
Бьет все чаще и чаще, пока в июле
Ее не прервет проворной рукою придворный лекарь.
Ста годами позже сонный библиотекарь
Будет долго рыться, но не найдет в картотеке
Ничего о династии Цинь и царственном китайчонке.
И, зевая, навяжет мне рифму: «Дался вам этот мальчонка…
Возьмите лучше вот эту, о Мао Дзедуне…»
В душном читальном зале, подводя итог половине
Жизни, я буду думать почему-то о том, как
Плачет ночами будущий император Пу И.
«Дался он вам, - прошепчет библиотекарь, -
Ладно б вы были каким-то его потомком,
А то – ничего китайского…» И, выгнув спину,
Вернет брошюру о Мао Дзедуне на полку.
Тот, кто однажды станет править Китаем,
Разглядывает соловья, поющего в клетке,
Заводит пружину привычным жестом седая няня.
Какой император Китая без Заводного?
(Сто лет спустя) «...и на ночь глядя таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного…», -
Навяжет настырный Бродский. И больше о Бродском ни слова.
Так, земную свою пройдя на одну вторую,
Пуще любой беды я буду бояться,
Что тот, кто однажды станет императором Пу И
Приснится мне с миллионом других китайцев.
И я не смогу узнать его, потому что
Все они для меня одинаковы словно яйца.
А пока наследник престола лихо бьет погремушкой
По лбу престарелой няньки, привыкшей к побоям.
Наследник хохочет и валится в расшитые шелком подушки.
Няня падает рядом. Весело им обоим.
Тот, кто однажды станет императором Пу И,
Делает первый шаг и падает. Парадно одетая
Свита нервно вздыхает. Спустя столетие
Старый библиотекарь заснет на стуле
В душном читальном зале минут через двадцать с лишним
После того, как уйду. И оставшись совсем один,
Он умрет, вопреки предсказаниям, не от пули,
Не от нелепой сосульки, упавшей с крыши,
Не оттого что никто его больше не любит,
Не от болезни Боткина, не от грыжи,
А представив, как у последнего императора династии Цинь
Невыносимо мучительно режутся зубы.