Ты плохая. Зима пройдёт.
Раздевалась в разрезе штор,
а потом - о, двухтысячный год
сдохни! - размазала рот
невозможной, чужой улыбкой,
слишком липкой
для этих губ.
время пиная,
как арестанта конвойный,
вечность вступала в права
и любая попытка возврата
была бесполезна;
на словах
пел запрет,
а рассвет
лез в окно
(это место я вычеркну)
только одно неизвестно:
как попала в подстрочник любовь.