Перебираю пыль – нелегкий труд…
Но кто-то ведь перебирает воздух,
а кто-то, может быть, пропустит звезды
сквозь пальцы: как алмазы в горсть берут.
А я перебираю просто пыль,
но знаю все достоинства крупинок
и знаю, чей принес ее ботинок,
так сочиняя сказку или быль.
И тем дышу. И жизнь другой не вижу:
моя душа, моя любовь – в пыли,
ее сто тысяч дворников смели
в большую кучу, но… назвали ЖИЗНЬЮ...
* * *
Не позвоню. Пусть в сотый раз ко мне
приходит чье-то требованье свыше,
ослаблена пружина, и во сне
кукушка сторожит часы и дышит.
Я маятник качнула. Дал ответ:
не покушаться на дремОту быта.
Вот, жду звонка, но нет его и нет:
пересеченье судеб – та же битва.
Я не сдаюсь. И голос будет твой
наградой за столетья ожиданья,
увлечены мы дикою игрой:
кто дольше сможет выдержать молчанье.
На то она и есть игра в любовь:
твой телефон молчит, и мой – немой...
* * *
Здесь скрученное время дремлет в чреве,
как счеты у китайца про запас,
и говорит на языке пещеры
гадального кострища мертвый глаз.
Отбросив философию до срока,
я вновь вхожу в свой обгоревший круг:
под паранджею плачет одиноко
сердечная капель... Унылый звук.
Вот мой сосуд. Еще до половины
рубином испытания горят,
и факелы, заплаканные синим,
покараульно выстроились в ряд.
Наверное, здесь жгли когда-то ведьму,
а, может быть, святого хоронили,
испещрены откосы знаком Ведов,
которые не убоялись пыли.
Сюда войти мои враги не смогут,
и для друзей преграды созданы
и я перевожу дыханье в шепот,
чтоб не нарушить этой тишины.
Храню ключи, и, в амфору обид
отщипываю капли свежей боли,
и отмываю душу от молитв
под скорбные набаты «упокоя»...
* * *
Может быть, мы уже расстались...
Плащ дождливый, ночная тень.
Может быть, мы уже встречались --
далеко и давно, не теперь.
Может, где-то под солнцем южным
у подножия пирамид,
шла я вслед за тобой, за мужем,
средь наложниц и жен, чтоб выть.
Оттого-то и хочешь, видно,
на меня нацепить паранджу
и сидишь с королевским видом,
когда в тень я твою вхожу.
Глупый, встань! Изменились роли:
пирамиды не строят тут.
Ты тогда был рожден героем,
а меня вот – сегодня сожгут…
* * *
Черный кот – одна теперь отрада --
ластится в предчувствии беды,
я не сплю, я знаю: где-то рядом,
у ограды, или у воды…
Я кольцо, подаренное к счастью,
отдала, вернее, променяла.
Черный кот, он той коварной масти,
что прохожих по ночам пугает.
А ко мне, как перед расставаньем,
жмется и шершаво лижет руки.
Не боюсь. Мне слишком долго лгали,
что дороги – это не разлуки...
* * *
Напрасный труд. Напрасная обида.
Тебе легко подыгрывает жизнь,
и ты привык к покорности Аида,
к его ступеням, к восхожденью вниз.
Ты убивал. Ты разрушал, – не строил,
ты жег мосты, а реки все текли,
но где-то рядом скромные герои
с не меньшею отвагой крест несли…
как муравьи. Они чинили башни
и возводили заново мосты,
под их руками зеленели пашни,
и мальчики смышлеными росли.
А ты – один, не утоливший жажды,
разбил сосуд, поскольку пуст и он,
но в эту реку не ступают дважды,
то – Лета, а за нею – долгий сон…
* * *
Окно погасло: там свечу задули,
а Пастернак твердит: «Она горела…»
Да нет, там просто омывали тело,
а душу перед этим оттолкнули.
И вот она, не узнанная, бродит,
стучит в окно другого Звонаря,
тот ищет рифму, и тогда приходит
талантом осененная «заря».
Ну а свеча? Ее работа – плакать
по тем, кто не успел сгореть дотла,
она, как прежде, обливает скатерть,
бросая тень от скорбного пера…
* * *
5 марта 1966 года Анна Ахматова умерла…