Она не создавала образ, а отвечала на вопросы.
Она не создавала образ, когда сидела на золе,
И если думала о принце, перебирая мак и просо,
То не для образа конечно, а просто чтоб не заболеть.
Вернее выжить. Или даже (поскольку время тлело снизу,
А сверху дождь не обещали) дожить до завтрашнего дня,
Она хотела обнадежить зеленых ящериц и крысу
И чтоб душа из серой мыши вселилась в доброго коня.
Все получалось ненадолго и принц вблизи не видел сажи,
Лакеи кутались в ливреи и толстый кучер ус крутил,
Когда фиксировались взгляды на опоздавшем экипаже
И ниже пояса щемило у незадачливых кутил.
Потом был бал и люди пили. Потом часы двенадцать били.
И кони мчались в мышеловку, в ее убогое житье,
Потом придворные дебилы дома в округе обходили
И всем девицам предлагали померить туфельку ее.
Так продолжалось ежедневно, так продолжалось еженочно.
Принц нервничал: попеременно звал клоуна и палача,
Но ничего не мог поделать и создавался круг порочный
И оставался круг порочный и бой часов, и ча-ча-ча.
И принц привык. И все напасти по мирной и военной части,
Он объяснял себе отчасти несовпадением частей
Любви и времени. К несчастью, он скромно жил застрявшей страстью,
Оставив подданных во власти тех кто разумней и ловчей.
Она не создавала образ, он создавался сам без спроса,
Она жила, она хотела стать продолжением золы.
Но фея птиц не присылала чтоб отделили мак от проса,
И сестры с мачехою были эгоистичны, но не злы.
Потом устали стрелки бегать. Они решили срезать угол
До без пяти минут двенадцать от пять минут побег и бой,
Потом все умерли как люди и успокоили друг-друга,
И каждый стал любви достоин, и каждый стал самим собой,
Найдя свой встречный, вечный, млечный из всех возможных траекторий,
Назло земному-временному где поселился толстый шиш,
И все рассыпалось на сотни базарных сплетен и историй,
И каждый сказочник убогий извлек из образа барыш.