Опять мне, мама, вышло посмотреть
как вяжешь ты жакет из хлорофилла,
журча туда, где с лобного уступа моя ладонь пытается стереть
синдром плаценты. Или шестикрыла.
Конец зиме. В её пустом кульке
ты ищешь капли, луковки для супа, бедующие в ломкой шелухе,
ростки твоих Хохлов и Подкопаев.
И я сижу в густеющем углу,
дно чайника никак не выкипает,
гостинцы раскатились по столу.
Опять пойдет вся эта недолга
бирюлек легче собственного веса,
где, выставив себя из-под навеса,
я буду гыкать и мочить рога.
Пока в почтовый ящик не нальет
нижайшей просьбы, высшего приказа.
И чайник на лиловой астре газа
не сплавится в фамильный медальон.
Да, мама, на поминки по отцу
мы пригласим букварикову машу
и первую идущую грозу.
Родню немногочисленную нашу.
Веду себе ладонью по лицу,
как дочь моя, обмокнутая в чашу
крестильную …