Календарь, перелистываясь, замирает на полудате,
ибо, отрываясь на полную, не держит на время зла.
Схлынет ветер. Высохнет дождь. Вытянется Создатель
на разобранной кровати, в которой только твои глаза.
Убирается стол, складываются ручки, рожки да ножки,
стулья сгорбились, шкаф вырос на полвершка....
Трещинки чашек просят крема, как морщины на коже.
Сначала – вырвется сердце. Затем – затрещит башка.
Две недели до отпуска, до отпрыска, до магнум опуса,
до симфонии без номера, без адреса, без конца...
Календарь, пропустивший день, лишается права голоса,
как палец-повстанец, нарушивший братство кольца.
В моем островном государстве нет ничего таинственного.
Порт, торговая улица, лотки, где живой товар
плещется в вёдрах, подаренный аквалангистами.
Разрисованный продавец-китаец подыскивает слова.
Everything must go… Табличка на дверях магазина.
Что именно «всё» и кому достанется идущее «всё»?
Я готова отдать имущество под залог пассивный.
И добавить в сюжет не перца, а просто – соль.
Я готова со всеми пятью углами говорить напрямую.
Надевать браслеты на все свои десять рук.
И читать в остывающем свете, и творить – при шуме.
Календарь, перелистываясь, делает это вслух,
тысячу раз повторяясь некоторыми из моих вопросов,
сотни раз разлучаясь, как это делают те,
кто, разъяснив друг другу очередные глоссы,
осваивают пространство при выключенной темноте.