Я не буду смотреть в окно,
потому что дала себе слово
не смотреть в окно,
что бы там ни показывали.
Даже если там темно-ледяной монолит
предрассветного неба
весь пошел светло-пушистыми трещинами
заиндевелых ветвей,
в тесной сети которых
оживает и выкарабкивается наверх
глубоководная плоская рыбина.
Её сияние,
разъятое отражающими плоскостями монокристалла
на пучки,
просачивается по трещинам, как по жилам,
и золотит края разломов
схваченного морозом пространства.
И на краткий миг возникает иллюзия,
что все артефакты – параллелепипеды домов,
пирамиды теней, мигающие букашки машин,
гражданин, выгуливаемый собакой –
не вмерзли в глыбу льда на рассвете,
а миллионы лет назад утонули
в медовом сгустке смолы девственных лесов,
хранящем память о подлинном жаре
молодого желтого карлика по имени Солнце.
Нет.
Я не буду смотреть в окно.
Я буду смотреть
в забранный тюремной решеткой тетрадный листок,
по которому два крайних члена
строгого двойного неравенства
конвоируют икса в камеру промежутка.
Я дала себе слово.