Конечно, рифмы - это баловство,
когда в обойме спят и влёт не просятся.
Но только загоните рифму в ствол,
всего лишь передёрните затвор,
нацельте рифму в чью-то переносицу,
возьмите точно под обрез -
и ваш дантес в момент облез!
Трясётся в мелком мандраже,
как та монашка в положе-
нии, когда весёлый плод
бьёт в пузо ножкой, как Жан-Клод
ван Дамм...
Мадам!
Об чём рыдам?
Я вашу тайну не продам.
Пускай простит меня Нотр-Дам -
я ту же слабость, что Адам,
имею к девичьим задам,
а заодно и к передам
и прочим атрибутам дам.
Я их желаю, как Саддам
Кувейта; так же по мордам
желает схлопотать кнутом
голимый мазохист - притом,
вдобавок получив пинка,
он голенище сапожка
лизнёт садюге своему...
А впрочем, хватит - потому,
что мне монашенка нужна
была в стихе для рифмы на
«мандраж» - и далее нигде.
Так пусть сгорает во стыде,
как беззаветно во труде
сгорал стахановец лихой
или крестьянин за сохой.
Тряхну я с рифмами кошель:
в нём есть Мишель и Ла-Рошель,
мишень, женьшень и вермишель -
кошель мой полон рифм, как вшей.
Их тысяч двести там примерно,
и все ведут себя примерно;
их много к строчкам не примерено,
дно кошелёчка не промерено:
там есть созвучия про мерина,
там есть созвучия про Мерлина,
там есть созвучия про медленно
вползающие сны и бреды,
есть поражения, победы,
камины, кресла, свечи, пледы,
лобзанья лебедя и Леды,
седины и младые леты,
тузы, шестёрки и валеты,
доспехи, стрелы, арбалеты,
телеги и кабриолеты,
навозны кучи, самоцветы -
как всё удержишь в голове ты?
И я без счёту раздаю
казну несметную мою,
горстями черпаю деньгу,
швыряю другу и врагу...
А растрясётся гаманец -
тогда и мне придёт конец,
тогда придёт конец и вам,
моим неска/занным словам.