Зал дышал. Навощеным паркетом, светом тускло-медным, бледно-хрустальным, серебряным, лепнинным, горящим, плавящимся-восковым. Никогда до конца не востребованным – этой начищенной для глаз и восхищения… не красотой – великолепием. Что с великолепия, кроме возгласа? Хозяйка во главе уставленного яствами стола и гости, примеряющие чистоту манжетов под скатерти белизну.
- Что же он там - Петруша, глянь. Оркестранты – не дремать, туш сразу, как войдет.
Час, пролетевший, как время между кукушкиными ку-ку. Без лишней надежды, что будет следующее ку-ку. Петрушки нет, в помине – никого.
- Пойду сама.
Гость, с ногой под задницей на стуле, склонившись к грязному раздаточному столу в дальней, в чаду, кухонной комнатенке!!! Весь подался вперед – внимание на голос – жирный, с гоготом, под треск обжарки на сковороде – этой противной, сальной, в грязном переднике Дуняхи! Петрусь, тварь, тут же гыгычет, прихлебывает прямо из штофа! Гость, не видя, кто в дверях, зацепил грязной вилкой душно-пахнущую жареную капусту, кричит почти: “Дуня! Я твой весь буду под эти вареники! Чудо, прелесть, ведро – съем!”
Пауза - погасли голоса, смех, сковородки - от картины в дверях… Гость скисает на глазах, как лишнее тесто…
- Николай Васильич, государь мой, да как же вы, Да Кто Ведь Завел Вас Сюда, Господи-и-и!!!
Пропал бал.