Жизнь

Алексей Беляев
Я всю жизнь свою, молве вопреки
Зарекался от сумы да тюрьмы,
Видел в жизни только светлы деньки
И совсем не знал, как ночи темны.

Я козырных карт себе не сдавал,
Без разбору принимал все, как есть.
В сорок первом было мне двадцать два,
В сорок пятом, стало быть, двадцать шесть.

День Победы отгремел в свой черед
И салютами осыпался вниз.
Из полуторки я через год
Пересел в блестящий новенький ЗИС.

И такая, братцы жизнь потекла,
Впрочем, в те времена – как кому.
Я начальника возил по делам,
А делов его нам знать ни к чему.

В гараже галдит братва-шоферня:
Ишь ты, зараза, с кем задружил.
А начальник-то и впрямь у меня
Очень даже расхороший мужик.

Всей работы – отвози да встречай,
Да машину на ходу береги,
Ну а он мне по сотняге на чай
И отказываться, брат, не моги.

Так вот жить бы, да не знать ничего,
Только раз подходит наш бригадир:
-Взяли ночью, говорит, твоего,
Так что с выездом пока погоди.

Двое суток я потом, верь не верь,
Жил в тревоге – ни покоя ни сна,
А на третью ночь, как стукнули в дверь
Тут очнулся я и понял – хана.

Хорошо я помню тот кабинет
С занавешенным и узким окном,
Восемь стульев и знакомый портрет
Над приземистым дубовым столом.

И запомнилось мне с тех давних пор,
Как с портрета, кровь во мне леденя
Сам товарищ Сталин прямо в упор
Очень строго поглядел на меня.

Плащ мой бросили на стулья в углу,
Усадили, предложили «Дукат»,
Сел один из них напротив к столу,
Двое стали за спиной по бокам.

И потом тот, что напротив, со мной
Перешел на доверительный тон
И узнал я, что начальничек мой
Враг народа, диверсант и шпион.

Объяснил он мне, что как ни крути
У всего есть свой законный предел.
Ну, а я по делу должен пройти,
Как свидетель всех его грязных дел.

А потом чуть наклонясь через стол
Он с прищуром призового стрелка
Положил передо мной протокол:
Подпиши, мол, да и вся недолга.

И, поникнув головой, я сидел,
А с портрета, ту же строгость храня
На меня товарищ Сталин глядел
Словно в деле проверяя меня.

И когда я отодвинул листок,
Белым светом полыхнуло в глазах.
И от страшного удара в висок
Я со стулом повалился назад.

Окатили из графина водой,
Протокольчики подсунули вновь,
Но упрямо я мотал головой
И отплевывал тягучую кровь.

И допрос опять по новой пошел.
И опять передо мной, как во сне
Опрокидывались стены и пол
В темно красной и густой пелене.

Но не ныл, не говорил, ни стонал,
Даже в мыслях я молчал сам с собой.
Падал я, но вновь упрямо вставал,
Как горячечный тяжелый больной.

Поднимался я с колен в сотый раз,
Окровавленной рукой опершись
И казалось, что с портрета сейчас
Мне приказывает Сталин: «Держись!»

Ничего, товарищ вождь, не впервой.
Ведь не зря четыре года подряд
Нас на прочность проверяли войной
По окопам да по концлагерям.

На допрос меня таскали три дня.
Что там было – не расскажешь всего.
Не узнали ничего от меня.
Не добились от меня ничего.

Не поддался – значит выход один:
Биографию тряхнули, раз так.
Тут и всплыл из архивных глубин
Мой двоюродный прапрадед кулак.

Приговор был справедлив – значит строг.
На лицо моя прямая вина.
Отсчитали мне положенный срок:
Десять лет – пустяк по тем временам.

Ох, неласкова Сибирь, не добра.
Даже слезы не текут из-под век.
Воркутинские седые ветра
Слезы выстудили, видно навек.

А по пятой по весне вышло так:
Вечер был такой хороший на вид.
Возвратился из поселка в барак
Бесконвойный истопник инвалид.

И поведал, как сегодня с утра
Он в поселке слышал сам с первых слов,
Что товарищ Сталин умер вчера,
То ли в девять, то ли в десять часов.

Кто-то просто не поверил, мол врет,
Кто-то мелко закрестился дрожа,
Ну а я всю эту ночь напролет
До подъема не заснув пролежал.

Я ведь жил, одной надеждой спасен,
Что наступит, наконец, наш черед,
Что товарищ Сталин лично во всем
Разберется, дайте время придет.

А в ту памятную ночь понял я,
Что в дальнейшем безнадежны дела,
Что последняя надежда моя
Безвозвратно вместе с ним умерла.

Я дождался, дотянул, дотерпел.
Всех нас грешных оправдали потом.
Ну а вас, товарищ Сталин, теперь
Принародно объявили врагом.

Но ни разу, ни тогда, ни сейчас
Я не верил в этот бред никогда.
Я ведь знаю, кем вы были для нас,
Кем останетесь для нас навсегда.