В неоглядных очередях,
Где каждому изначально предоставлялся посыл в "могу" и слабость,
И предпочтение в выборе количества платьев, в цветах высоты страх,
Кому подслеповатая тайна, а кому - лапоть,
Комод родительский был опорожненно Пуст.
Для меня не нашлось ни названия, ни облачения, ни платья, ни обуви.
Но от щедрости последнему чаду – макрокосм чувств,
В начатках которого – существительное, понятное голубю.
В торопливом ходе ноги босые
От заноз и булыжников сбиты, светом изнутри скручены в судороги, нечисты,
Но различают жижу-грязь человеческой волны от мягкости и беззлобия пыли,
Шептание трав, русла по щиколотку, капли грозы – баллисты.
Чуть больше ловится вибраций. Как это бросить поводья рассчитанного действия,
Больше стремительных перемещений времени и невозвратных мест,
Неорганичных кровей интерполяция.
Предчувствование. Необъяснимое есть.
Рука родителя, как и воина так потрясающе теплы, но так по-разному.
Там гоготанье позади, выживание и небытие рубит купол лучом напополам.
И мне бы языком в эти колокола,
Ядром антителам.
Но Последовать должно дальше. Это Всё не нам.