Далека, одинока, горда –
все извивы твои изо льда.
Слюдяные струят лепестки
ледяные флюиды тоски.
Леденящее соло пустыни,
не для солнца, для голой латыни –
nuda veritas, nudum jus,
за печатями за семью.
Недотрога, презревшая торг,
замороженной жизни итог
и дичающей не-до-любви,
дань ее непреложному «рви».
Заживает мучительно срез,
твой садовник практически трезв,
точит ножницы метаморфоз.
Спи, заложница таянья грез,
злому преданная божеству,
я тебя никогда не сорву.
От приятия на волоске,
я чужая в твоем далеке
или непоправимо другая,
колдовства твоего избегаю,
но, твои обретая черты,
я не та, не такая, как ты,
я не таю, не таю, не та…
Я, наверно, с другого куста,
я не ровня тебе – ледяной,
я наследница крови иной.
Роль моя изначально проста –
я случайная гостья «не та»
в том теплом обделенном саду,
где взошла ты себе на беду,
как любви невозможность живая,
где верна лепестковому льду
боли бабочка огневая.