Предыстория очерка такова. В ответ на свой критический «экскурс», посвященный недавним номинациям на сайте www.stihi.ru, я получила рецензию от некоего автора wallaby, который в безапелляционной манере (присущей также и мне) сообщил мне следующее:
«Вы навязываете свой вкус другим <…> В принципе, я видел Вашу реплику в адрес стихотворений Кабанова Александра, написанных в этом ключе и представляю, что этот стиль Вам непонятен и не нравится, но мне лично он очень нравится, а вкусы, г-жа Воронцова, развивать никогда не поздно».
Что касается навязывания вкуса, то здесь я полностью согласна с wallaby – вкус свой навязывала и собираюсь навязывать впредь. Считаю данный подход единственно возможным, а потому правильным. Другой вопрос, что даже и навязыванием вкуса часто дела не поправишь.
Второе, банальное. В каком бы ключе и кто бы что бы ни сочинял, никакой стиль в мире не может оправдать: а) ошибки; б) лексическую невнятицу; в) логические провалы.
И не надо сваливать подобные огрехи на якобы какой-то там стиль, который якобы кому-то там не понятен. Мне, к примеру, совершенно одинаково нравятся Фрида Кало и Шишкин. А вот Дали, «похожий» на Кало, мне совершенно никак. С чего бы это?
И вот тут мы прямо переходим к стихам.
*
Однажды, когда мне было 15 лет, я приехала в газету «Комсомольская правда», к Павлу Гутионтову; он собирался напечатать мой рассказ. В маленькой редакционной комнатушке всюду стояли мешки с письмами – дети тоннами присылали свое творчество. Он показал мне два письма со стихами. Одни стихи, написанные девочкой, показались мне ужасно красивыми – стройными, ритмичными, что-то там про то, как «твои волосы пахнут дождем и ромашкой»; помнится, они произвели на меня сумасшедшее впечатление: какая гениальная девочка, с завистью подумала я, мне никогда так не написать! Вторые стихи прислал 14-летний мальчик: рифма хромала, ритм был нарушен, да и само содержание было каким-то неброским – не поэтическим.
Гутионтов сказал: «Вот из этого мальчика со временем выйдет поэт». А как же девочка, спросила я? Бездарность, сказал Гутионтов.
*
Еще много лет я пыталась понять: почему эта практически неземная красота про дождь и ромашку была так нещадно забракована. Может быть, в ней попросту чего-нибудь не хватало? Каких-нибудь эпитетов… Метафор… Оригинальных сочетаний… ну что там еще в стихах бывает?
Разумеется, свои стихи я писала так же. И, разумеется, меня нисколько не удивляло, что мои стихи имеют успех – еще бы! уж я постаралась усовершенствовать те самые дождь и ромашку!..
*
В то время я сильно увлекалась Есениным – читала его запоем, бредила его биографией, знала все его фотографии наизусть. Однажды в чьих-то воспоминаниях о нем я прочитала, как Есенин, озабоченный иссякающим источником метафор, придумал такую вещь. Он нарезал бумаги, и на одной половине в произвольном порядке написал существительные, а на другой прилагательные; по отдельности перемешал кучи и вытягивал по листку из каждой. Иногда получалось до того оригинальное, до того выигрышное сочетание, что Есенин брал его за основу, придумывая, подгоняя под него стих.
Едва ли не дрожа, я моментально схватила альбом, покромсала его на куски и, в точности применив есенинский метод, перемешала кучи в азартном предвкушении блестящего – а главное, скорого! – результата: ведь ключ к поточному, а значит, неиссякаемому производству гениальных стихов был у меня в буквальном смысле в руках!
Но у меня ничего не вышло. Конечно, дело упиралось и в элементарную нехватку мастерства. Но не только. Главное – мне не хватило интеллектуальной изворотливости, изощренности, умственного холодного иезуитства, чтобы, основываясь на полученном результате, увидеть в нем, а потом и окончательно высосать из пальца заданную тему, дополнив вытащенное из кучи сочетание нужным – не менее эффектным – контекстом.
Видимо, я смутно догадывалась об этом. И тогда я решила научиться этому все у того же Есенина. Я сопоставила примерную дату его метафорических экспериментов с соответствующими датами стихов и засела за тщательный поиск «детей из пробирки». И довольно скоро мне показалось, что в некоторых стихах я обнаружила-таки гомункулов. Я скрупулезно проанализировала тексты, пытаясь мысленно реконструировать саму возможность их подгонки к искусственно рожденным сочетаниям.
Возможно, в некотором смысле мне это и удалось. Но вот что странно: спустя какое-то время, я вдруг поняла, что к этим – именно к этим – стихам я потеряла всякий интерес. Они перестали быть для меня значимыми. История их создания несла в себе элемент шулерства, и они превратились в фальшивку. В итоге стал медленно угасать интерес и собственно к Есенину.
Вы можете спросить: а прекратила ли я сама после этого свои попытки занятий «карточками Есенина»? Ну разумеется, нет…
*
Появляющийся все чаще на поэтических сайтах «Помощник поэта» – современный аналог «карточек Есенина». Конечно, я не пользуюсь столь примитивной подсказкой. Но я могу, например, положив перед собой Словарь иностранных слов и при этом серьезно усложнив себе задачу поиском исходного материала на, допустим, исключительно букву «э», написать добротный и при этом весьма оригинальный стих.
Да, интеллектуальная игра всегда была одной из важнейших составляющих творчества, и я не собираюсь ее отменять. Но когда все творчество в целом представляет собой ТОЛЬКО интеллектуальные потуги, то можно ли говорить о творчестве?
Когда б вы знали, из какого сора
растут стихи, не ведая стыда,
как желтый одуванчик у забора,
как лопухи и лебеда.
Мне кажется, Ахматова имела в виду вовсе не «карточки Есенина» в каком бы то ни было их варианте – она говорила об эмоциональном «соре», о пустяках, о какой-нибудь ерунде, которая может поднять в душе поэта целые энергетические пласты. Банальный пример: какая-нибудь никому не нужная вещь, валяющаяся на дороге, даже и вовсе не имеющая отношения к орнитологии или флористике, могла запросто подвигнуть Уайльда к написанию сказки «Соловей и роза» с ее целой нравственно-философской системой, запустить в нем не поточное производство метафор, а именно поэтический механизм, исключающий творческие подделки.
*
Но подделки ли это? А может быть, это такой авторский стиль? Что ж нам теперь, авторский стиль сомнению подвергать, посягать на святое?! Увы, опыт поэтических прочтений убеждает меня, что пресловутый «авторский стиль» чаще всего и скрывает под собой настоящие фальшивки.
Проще всего фальшивки приготовляются верлибрами – тут главное, чтобы чернил побольше. Но это на уровне масс-маркета.
Мидл-маркет включает в себя богатый ассоциативный ряд и щедрый метафорический материал плюс сопутствующие товары, как-то: написание исключительно со строчной, отсутствие препинаков, оборванность строк, а то и вовсе стиха, включение латиницы в названия и не только – короче говоря, броскость и неожиданность, атакующая оригинальность.
Селектив – это когда ко всему вышесказанному добавлена какая-нибудь мысль, обычно в конце и часто в виде оксюморона. Именно добавлена, поскольку является не сутью стиха, не идеей, толкнувшей автора к написанию, а всего лишь удачным довеском, дополнением к собственно продукту, стильным аксессуаром.
Плохо ли это? Отнюдь. Подобные высококачественные продукты весьма полезны, ибо призваны исполнять одну из ответственейших функций искусства – развлекать почтенную публику. Ток-шоу. И автор, способный на это более всех, пользуется заслуженным потребительским спросом.
Проблема у такого автора только одна: ему хочется большего. Ему хочется, чтобы публика видела в нем Мыслителя, Творческую Личность, Утонченного Индивидуума, чтобы она не просто развлекалась, почитывая продукт, а не могла без него жить – то есть стать для читателя его нравственным Слухом и Зрением. Да плохо ли это? Отнюдь. Публика и сама давно озабочена поиском подобного автора, по которому она могла бы безошибочно сверять свой эмоциональный фон.
Да только вот где он, тот автор?..
*
Давайте немного поэкспериментируем. Возьмем в произвольном порядке и без указания авторства отрывки из произведений некоторых действительно сильных поэтов, многие из которых мне искренне симпатичны и многие стихи которых (из нижеприведенных в том числе) я действительно люблю.
В Москве, на рынке – ассирийский виноград,
да фестиваль во всю рифмованную прыть.
А здесь – бессмертие на цыпочках цикад
к воде спускается, боится разбудить.
День выпал -
предлинной и острой вязальною спицей.
День длится,
начавшийся в странноприимной столице
столь странно -
полуночным приступом тахикардии,
боль – птица.
Стучит и царапает клювом грудину...
Тень, прирастая к тени, сглатывает наживку.
День, прирастая к ночи, определяет тему.
Господи, дай мне право не совершить ошибки,
Раз уж ты дал мне способ выжить в такой системе
Координат и чисел. Благодарю покорно,
В каждой отдельной точке есть куда падать ниже...
Как бы ты с тем ни спорил, оба мы вне закона.
Мы создаем сюжеты и проживаем в них же.
Сорок зим домой, разгоняя тени,
Провожая в отпуск друзей незваных,
Памяти пути, покорясь, как птица,
Кочевые тропы по небу торя,
Чтоб однажды выпало возвратиться
В россыпь островов у родного моря.
Асфодель асфальта, усталость, стылость,
Узкоплечий гонор оконных впадин,
И вода на сохлых ресницах – милость
Дождевых невидимых виноградин.
Я на тебя смотрю издалека —
Сквозь весь эфир невинный и прозрачный, -
Сквозь слезы, для которых есть рука,
Чтоб их стереть до влажности невзрачной,
Сквозь боль, сквозь ложноцветия обид,
С такой звезды немыслимо далекой,
Из потаенных почв, из Атлантид,
Из флоры, запредельно-одинокой
Накрапывает дождь эпистолярный
Евангелие ручкой капиллярной,
что все свершилось и проистекло.
И больше нет – ни слов, ни сна, ни боли,
весь мир – в воде, в моче и алкоголе.
А под ногами – битое стекло.
Голову не кружащей привычкой
Стану я, и скоро дни твои
Мое сердце закуют в кавычки,
Как цитату чьей-то там любви,
Как цитату прежнего полета —
От висков, где дышит высота,
Сквозь огнем наполненные соты, —
До страничек выстраданных рта.
И споют наемные цикады
Реквием по сердцу моему.
Хорошие стихи? Очень хорошие! Метафорический изыск, лексический шик – какая эффектная сложносочиненность! Кто эти авторы?! Скорее купить их книжки!
И вот мы уже готовы сломя голову бежать за покупкой, как вдруг… как вдруг мы читаем еще один стих – совсем не похожий на эти:
Спелое небо, отара овечья,
Вяжут язык диверсанты хурмы
Может сбежать искупаться на речку?
А, пацаны?
Хлеба горбушка пахнет, ржаная
Слабый моторчик, древний мопед
Сколько же ехать от края до края?
Тысячу лет
Какой тихий, какой скромный стишок – особенно на фоне тех самых матеро-метафорических гигантов, а посмотрите, что сделал он с нами! Мы замерли и обмякли.
Как время-то летит, господи…
Кто сможет высчитать тот количественно-качественный заряд вдруг вырвавшейся из самых недр наших любви ко всему, что было нам жизнью? Такой простой и такой настоящей, с детством и юностью, дворами, деревьями, речками, царапинами, дырками, школьной доской… стоит ли перечислять все признаки и оттенки?
Одним маленьким, одним таким до хрупкости несложным стихом – что сделалось с нами? Мы заново пережили себя… Мы стали бессмертны.
И мы обязательно запомним этот стих. Нет, не выучим наизусть, а именно запомним, легко и естественно, потому что сама матрица его заложена в нас. Пусть даже мы никогда не видели овечьей отары или никогда не ели хурму, но эмоциональная составляющая стиха такова, что едина для всех. А минимум архетипов (которые и сами есть минимум) вмонтирован в контекст настолько ясно и верно, что мгновенно запускается самый главный поэтический механизм – механизм самоидентификации, добровольного и, главное, желанного отождествления себя с поэтическим материалом. Причем настолько, что стих становится важнее самого автора.
И теперь каждый раз – разглядывая ли фотки в семейном альбоме, наблюдая ли собственных детей, наткнувшись ли на старую вещь, забитую в глубь антресолей, – в памяти тут же всплывет ощущение стиха, его необходимого присутствия в нас.
…
А вот интересно: помнит ли кто из читающих очерк, о чем все-таки были не эти, а приведенные выше стихи?
*
Вы, разумеется, знаете, что для публики является самым интересным в работе актера, «потребительской» изюминкой любого сценического действа. Работа с залом. Да, прекрасная режиссура и великолепное актерское исполнение заставляют зрителя прийти в невероятный восторг. И однако же если какой-то актер – пусть даже не в очень хорошем спектакле – хотя бы одну минуту «работал с залом», т.е. общался со зрителем напрямую, то именно в адрес этого актера происходит наибольшая отдача тепла. В то время как великолепное действо, но без обращения к зрителю, вызывает бурный, искренний и, может быть, даже «долгоиграющий» восторг, но всегда восторг отстраненный.
Удивительно, но стоит лишь автору добавить в свой стих чуть-чуть «меня», как холодная – чужая! – картинка становится близкой:
ВЕНЕЦИЯ (Lena Eltang)
обмануты сводкой погоды
сойдете в лидо без пальто
чудовище женского рода
венеция с черного хода
впускает своих кукловодов
а вас не встречает никто
пьеро на ходулях – на сваях
домишки по горло в воде
речных дожидаясь трамваев
здесь мидии их обживают
здесь медичи всем подливают
а вам не подносят нигде
гниет поднебесная свалка
– прикрыв треуголкой чуму
в приливе как в старой качалке
сантиссима дрыхнет вразвалку
и всем ее бывшую жалко
а вас вот не жаль никому
в кофейне над чашкой остывшей
где местные все в домино
прислушайтесь – аква все выше
вы знаете как она дышит
вы тоже и старый и бывший
и тоже идете на дно
Стихами Лены Элтанг лично я могу восхищаться часами. И все-таки не это ее стихотворение запало мне в душу больше всего. Есть у нее один стих, который я даже не вспоминаю, а просто никак не могу забыть. Элтанговская «Черная сестричка Зингер» – вот что застряло во мне, и кажется, навсегда.
Нет, у нас в семье никогда не было этой швейной машинки, но ведь дело не в конкретике. Машинка Зингер в данном случае – это всего лишь признак чужого прошлого. Однако признак, способный – и в первую очередь благодаря блестящему художественному исполнению – вызвать у читающих самостоятельную ассоциативную цепь (подчеркиваю: самостоятельную!), в элементах которой я обязательно найду и признак моего собственного, столь дорогого мне прошлого.
Такого, например, хотя уже и не относящегося к творчеству Элтанг:
Очень хочется чтобы
Вожатые старых трамваев
Шевелили усами и их же сердито кусали
Чтобы встречное время присело и тут же заснуло
Литератор Петрoff чтобы был. И его переулок
Чтобы пена вспухала и в ней потонула пивная
и слова, зацепляясь, хрустели на спинках минтая
Очень хочется чтобы
Каникулы вышли из ранцев
Лягушата из школ, чтобы юбки и чтобы шотландцы
Чтобы шел по горам Каберне и зашел к Суахили
Чтобы я не забыл и меня никогда не забыли
Чтобы чаша разбилась в дому у каких-нибудь Ланских
и пригоршни медяшек любились на косах цыганских
Удивительное дело: чем больше в чужих стихах признаков «меня» – причем признаков настоящих, т.е. затрагивающих исключительно, чрезвычайно важные жизнеобеспечивающие энергосистемы, – тем активней и легче они запоминаются. А вот если в чужих стихах «меня» нет, то значит, в них нет никого. И автора в том числе. Контрафакт. Подделка. Производящаяся по одной заданной схеме, по одному принципу. Главное тут – понять принцип, усвоить схему, и ваш личный «свечной заводик» по производству великолепия в три смены готов.
*
И все-таки… Что бы я ни говорила, как бы кого ни убеждала, как бы ни навязывала кому свое мнение, факт остается фактом: пышный метафорический конструктивизм приносит значительно больше дивидендов и действует несравнимо быстрей, обеспечивая полезный отрыв от конкурентов. Нет-нет, не от вышеприведенных «пацанов» – как раз от них-то никакой конкуренции не дождешься. И не потому, что слабее – напротив: сильнее! – а потому что ни в какие конкурентные бои такие стихи не вступают. Не могут вступать. Кто их там заметит-то, в конкурентной борьбе? Да их даже не затопчут там – аккуратно пройдут мимо, и все.
И все-таки хочется. Хочется, чтобы стих «про пацанов» стал событием, вошел в чьи-нибудь лекции, занял свое высокое место на поэтических семинарах – наконец-то обретя статус тенденции.
В конце концов, почему нам всюду – за редчайшим исключением – то и дело преподают только пышность, пышность и пышность, наперебой навязывая нам свое личное мнение, что это и есть настоящая поэзия, что только вот так – «дыша духами и туманами» – можно считаться настоящим поэтом?
И почему мы сами так старательно глотаем весь этот парфюмерно-филологический респект? Почему мы сами так долго верим, что настоящий супер – это обязательно гипер?
И почему никто из нас за все это время так и не захотел догадаться: чем больше от стихов пахнет поэзией, тем меньше в них поэзии?
Нет ответа.
++++++++++++
В очерке использованы отрывки из стихов следующих авторов: Александр Кабанов (1; 6), Ася Анистратенко (2; 3), Ника Батхен (4), Татьяна Литвинова (5; 7), wallaby (8; 10), Lena Eltang (9)