Промозглой серостью томя,
невнятный май бубнил и булькал.
И кариозные дома
сжимали горла переулков.
И желчь автомобильных фар
сочилась в пазухах и брешах,
и даже самый легкий фарт
был невезеньем обезврежен.
Печали квелые паслись
жевали души человечьи,
как буйволы жуют маис
в каких-то мутных междуречьях.
И думалось, что сердце вскрой ,–
в нем только черное «не любишь»
Жизнь вяло принимала крой
фиглярских саванов и рубищ...
Но все-таки у гаража,
среди гниющего металла,
сирень, разбужено дрожа,
свое сиянье разметала.
Сирень цвела...
Сирень цвела!
И говорил лиловый шелест
про сумасшедшие дела –
весенний гон и рыбий нерест.
Хотелось, замерев, как столб,
махровым светом облучаться...
Засыпь, сирень, меня по лоб
своим распятеренным счастьем...