“Есть такой обычай у поэтов -
В круг сойдясь, оплевывать друг друга.”
Д. Кедрин “Кофейня”
День первый (шторм, гроза, цунами, океан слов, океан мыслей, океан криков – выплыть бы!)
…И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас – тот против нас!
Нет безразличных: правда с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
“Гражданская война” М.Волошин
Великодушие, щедрость души, гуманизм и гуманность, добросердечие, «милость к падшим», порядочность, достоинство и уважение себя как человека и тех человеков, которые вокруг,
сохранение детского взгляда на всё живущее и существующее на нашей планете….
Выстроить полки наших борцов («я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»?) и спросить, глядя в глаза, – разве не эти идеалы лежат краеугольными камнями в ваших (наших) душах?
Разве не потому, что болит душа за их (этих идеалов) всё менее заметное присутствие в окружающей нас жизни, рифмуем мы строки своих песен? Глас вопиющего в пустыне? Столпники на одной ноге идеалов и идеального?
Но ведь именно это преодоление привычного склонения перед жизнью, нет не жизнью, существованием, и поднимает над обыденностью этого существования (доходящего иногда до мерзостной обыденности)? И именно оно не позволяет смиряться (а не объяснять всё вынужденной реакцией – мол, как они ко мне, так и я к ним!) с хамством и жестокостью, и с самодемонстрацией, доходящей до сладострастного обнажения гнойных язв, и с самоудовлетворением за счет попирания всего и вся. Разве не так?
Что - Поэзия? Кто – Поэт? Неужели мы так наивны, чтобы полагать, что нет ответа на этот вопрос? И ответ есть, и отвечающие есть. Но – слова, слова, слова…. Слова о словах! Почему же так ранят они?
И почему так рвется из груди сердце, исходя слезами и гневом, а в мозгу засела мысль – кто, как не я? Кто, как не я, объясню вам всем, что есть истина, а что ложь! Разве не подпишется под этими словами каждый первый из нас всех, читающих эти строки? Из тех, кто проживает здесь и одновременно проживает там – за границами этих экранов. И где он реальнее? Где он настоящнее?
Виртуал всего лишь зеркало, иногда увеличительное, иногда … впрочем – не думаю, что кривое…
Тень тоже не тождественна своему хозяину, но она - его и только его.
«Скоро-скоро, в желтый час заката,
Лишь погаснет в небе бирюза,
Я закрою жадные когда-то,
А теперь усталые глаза.
И когда я стану перед богом,
Я скажу без трепета ему:
«Знаешь, Боже, зла я делал много,
А добра, должно быть, никому.
Но смешно попасть мне к черту в руки,
Чтобы он сварил меня в котле:
Нет в аду такой кромешной муки,
Что б не знал я горше – на земле!»
«Бог» Д.Кедрин
День второй (поэзия – «неопалимая купина»)
Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?
Была ли ты? Есть или нет?
Омут…Стремнина…Головокруженье…
Бездна…Безумие…Бред.
Всё неразумно, необычайно…
Взмахи побед и разрух…
Мысль замирает пред вещею тайной
И ужасается дух.
“Неопалимая купина” М.Волошин
А быть может все-таки это, ЭТО неназываемое!, всего лишь пытается выразить себя через нас? Мы лишь зеркало, мы лишь рука, пальцы, в которые вкладывается перо и нам диктуются слова оттуда. Оттуда? Где эта туманная страна Оз? Где эти лунные дорожки, по которым бежит Фрези Грант? Где эти колокольчики, веселым звоном будящие маленьких человечков в кукольной стране?….
Есть поэты слышащие, есть поэты видящие.
Поэты - композиторы, поэты - художники.
Поэты - говорящие и поэты - рисующие.
Видимо так…
Иначе просто невозможно понять!
Поэты, говорящие нам – Смотри! Смотри моими глазами!
Услышь мои слова, услышь мои песни! Услышь!
Я кричу для… я кричу ради… я кричу, потому что не могу не кричать!
Я готов отдать всего себя, чтобы быть услышанным и понятым!
Я готов рыдать, упав перед вами на колени, но только в том случае, если я вижу ответное дрожание ваших губ и мокрый блеск ваших глаз! Я живу этим и дышу, и снова и снова готов кричать о мире, о тайне бытия, о неуемной жажде жизни, о непонимании и пророчествах. Услышьте меня! Пожалуйста! (И чем пронзительнее просьба, тем более отчаяннее слова!)
А рядом на тех же скалах, омываемых шумным океаном, который бьется и бьется многие и многие века в эти скалы и роняет свои горькие брызги на валуны и на прибрежные пески, в молчании стоят другие. И эти обжигающие брызги смешиваются с немыми слезами этих других. Они не могут вспомнить тот волшебный язык, который знали когда-то, когда-то в каком-то далеком прошлом, а может быть – в далеком будущем, где им пели райские птицы и птица Сирин взмахивала над ними своими серебристыми крылами и убаюкивала их.
Они - Поэты, приходящие в этот мир, мир безмолвия, мир облаков, мир волн, мир скал! Поэты, берущие в руки кисть и рисующие! Слова внутри них! Слова в их душах! И странен перевод этих слов на наш язык! И странна их печальная судьба. Они чужие! Чужие – для тех, кто вокруг, чужие для самих себя в тот самый момент, когда в их душах поселяется свет и образ, и под их кистью рождается вязь слов, которая похожа на картины, написанные не в этом мире!
Поэты к вам вернутся! - даже смерть их -
Широкий шаг на встречу ваших рук -
Строкой пророческой сквозь землю прорастут,
А в самый важный час с горящим сердцем
Они с небес как Ангелы сойдут.
И будут небывало звонки лиры,
Принесших человечеству Любовь ...
И вдруг застынет радуга прекрасных строк,
И в тот же миг над удивлённым миром
Огромным солнцем засияет Бог.
(A)
Я живу у холма,
где к стихам не привыкла бумага
и не знает никто
ни единой строфы наизусть.
Но с утра небесами
такие плывут акварели,
и стихией морской
так насыщены
воздух и свет,
что развяжется в памяти сам
узелок Коктебеля,
где Господь наяву
перед нами
предстал как Поэт.
(B)
На той горе, попавшей пальцем в синий
И недоступный людям край небес,
Гадай о настоящем, но у линий
Над миром-морем потеряло вес
Прошедшее, и пусть кричит всем горлом
Полынный ветер киммерийских рвов,
На гибкий берег приземлились горы
Как стая мокрых чаек или слов,
(C)
Музыка и живопись! Гармония и тишина, которая слагается нотами букв.
«…И стих расцветает цветком гиацинта, холодный, душистый и белый» (М. Волошин)
День третий («каждый пишет, как он дышит, как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить»)
Наверное, очень странно и забавно бы выглядело совместное заседание правлений Союза композиторов и Союза художников на предмет перекрестного анализа произведений тех и других. Забавно для попавших туда впервые. Но в страстях своих поднимающееся к трагедиям Шекспира и к фарсам Рабле!
Как объяснить, чем вызывается слеза умиления на чужих берегах в тот миг, когда видишь на расстоянии десяти часов лета от родных пределов те же березки, что и там, где прошло босоногое детство? То ли ностальгией по всему оставленному на том берегу, то ли по ушедшей юности, то ли это просто возвращение детской способности увидеть впервые то, что казалось бы уже и не должно задевать ни глаз, ни слуха, ни чувств. Когда крутолобые холмы на теплом побережьи твоей бывшей большой родины - это и те самые крутолобые холмы, что лежали и лежат поныне в родных степных просторах далекой малой родины.
И хочется сказать, выразить словами, выплеснуть переполняющую тебя душевную тоску, смятение чувств и сердечную боль.
Маскируя тоску,
На сегодняшнем сленге
Затуманить строку,
Лишь бы только не пафос,
И - не всем, и – не всё?
Кафка, Борхес, Кавафис,
Кастанеда, Басё...
Тьма имён и намёков,
Что приходят на ум,
Словно мазаны мёдом
Всех оккультных наук...
Этих путая с теми
Посреди чехарды,
Что же – собственной тени
Убоюсь, как Орды?
Мышкой пО миру рыскай, -
Неужели уже
Языком материнским
Не сказаться душе?
(B)
Отчетливость слов, отчетливость слёз, отчетливость мысли и языка.
Материнский язык – что может быть понятнее и проще в своей святой простоте?
А рядом…..
Еще вчера, где сердце билась ты,
Сейчас – как сжать отрубленные пальцы –
Тебя почувствовать, и в орган слепоты
Глаза обуглены, и не пыльца,
Не пыль их застит, а поблекшие цветы
(A)
а дальше, в двух шагах…
вера –
это тело человека,
прошитое грубыми нитками,
когда нельзя двигаться –
проверено. И выкинуты
на помойку
лишние органы,
к которым какой-нибудь изувер
придет молиться
(C)
Плачет душа, плачет Вселенная, звёзды золотыми каплями расплавленного солнца падают и падают, и двоятся и множатся в распахнутых немигающих глазах.
Мы звуки чьей-то непонятной речи,
Летящие в пространстве бестолково.
Мы инстинктивно тянемся друг к другу,
Стремясь хоть так соединиться в Слово,
Но, звуки, мы рождаем только звуки.
(A)
День четвёртый («нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся…»)
«Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовётся,
И нам сочувствие даётся,
Как нам дается благодать.»
Тютчев
Всегда почему-то помнилось это четверостишие со словом «сомнение»…
А как же уверенность в своей правоте? Как бороться, если не уверен?
…Они стоят на одном холме, они стоят. Они стоят, почти потеряв веру и надежду, почти позабыв о вечности, почти растеряв силы и стремление к неизведанному. Они не знают, что только они поддержка себе самим. Что, отдавая, становишься богаче, что, принимая в себя чужую боль, свою замечаешь всё менее, и эта твоя боль становится всё более терпимой.
Я свысока - а снизу то не видно: мили
Смотрю как птичечка выпячивает крылья
Как по шоссе струится молоко
И даль, и далеко, и далеко….
(С)
Они рисуют, рисуют в забытьи, рисуют потому, что, совершая самые простые и привычные движения, можно отвлечься от боли, можно услышать, как где-то за стеной, где-то за горой, где-то на другом конце света смутной надеждой прорастает другая душа из пут своих повседневных волнений, из своих неосознанных тайных мечтаний, из серого асфальта безглазых толп.
Эта книга растёт, как трава сквозь бетон,
Не заботясь о том, что с ней будет потом,
Лишь бы к свету пробиться руками,
Чтоб, надеждою смутной себя озарив,
Прикрывал, разрастаясь, зелёный массив
Ей на грудь навалившийся камень
(B)
Поэзия не ищет имён, не ищет пурпурных плащей Прокуратора и власяницы страдающего на кресте.
Она сама и крест, и свет, она сама – и жизнь и смерть. Она – над! Она – в! Она как солнце, которое не перестает быть солнцем ни в хмурые и промозглые осенние утра, ни в короткие завьюженные зимние дни, ни в плачущие ранние сумерки весенних оттепелей. Но каким ослепительным и обжигающим оно может быть, когда путник остаётся одинок в пустыне непонимания самого же себя!
И в ослепленьи непрощенья собой истерзана душа!
Не уповай на всепрощенье.
Куда б и как ни занесло, -
К себе и к жизни отвращеньем
Любое обернётся зло.
Что толку в логике железной,
Когда её же остриё
Когтит неумолимо, трезво,
Карябает нутро твоё?
И не само ли в том повинно
Прощенье, ведь из–за него
Вихрящемуся злу не видно
В упор - паденья своего?
(B)
Мятущийся дух Демона. Мессианство. Если не я, то кто же? Кто же?
Мне приказано, на меня возложено, мне предначертано! Раздавать!
Расчищать! Отделять!
А если ошибка? Сомнение – сочувствие, так ли оно нелепо и бесполезно?
Тело на жертвенник верного рабства
Я возложу, только “место” скомандуешь.
За все обиды на мне отыграться
Сможешь, увидев покорность громадную.
(А)
Жизнь
ждать чуда,
как Фома неверующий
где пульс руки ломать: следующий!
там, и молчать.
получать ничего, кроме тишины,
даже ответа,
но как в дар принимать
и раздаривать это.
по ночам, успокаиваясь: «Господи всеснующе!»
и в конце: «Господи, вот теперь...»
пожирней и погуще!
(С)
Насколько разное! Насколько – другое! Чужое? Да! Практически чужое!
Как разные полюса! Но почему же такое сильное притяжение? Только ли физика?
Только ли?
Живопись и музыка! Отрицание одного другим? Почему нет? Ведь совершенно разные законы существования! Или невозможность одного без другого?
Или необходимость разности, чтобы в единении родилось – третье?… Я – не знаю.
Я только спрашиваю….
Когда-то в сердце молодом
Мечта о счастье пела звонко…
Теперь душа моя – как дом,
Откуда вынесли ребенка.
А я земле мечту отдать
Всё не решаюсь, всё бунтую…
Так обезумевшая мать
Качает колыбель пустую.
Д.Кедрин
День пятый («давайте восклицать и плакать откровенно, то вместе, то поврозь, а то попеременно!»)
Я о траве, которой
Крестом на спину хоть бетон взвали,
Она, не обсуждая приговора,
Всё ж вырвется живой из-под земли.
Не так ли в мир, что издавна закован
В догматы и условности, опять
Влетает незахватанное слово,
Не ведая цены на благодать.
(B)
Так тускло чувствовать себя, на два
Лоскута порванным. По ранам видно,
Что наших душ соленая вода
Уже не будет смешана в одно.
Тела - в земле, но души – никогда.
(A)
мнение - вот то имение,
что останется, и не ранее
как зрению, которому
всё только кажется
и ничего не видится - однажды
вздумается тайным зрением
( а мы, как понимаешь, - старики)
с телами хрупкими как колокол,
облитый ледяной водой
в купальне,
нас вынут - немощью
и со всем остальным,
возьмут к себе
как верующих,
у которых сгорел дом.
(C)
Мир, открытый дождям и вьюгам! Мир, наполненный звуком! Мир, наполненный верой! Мир, наполненный жаркой молитвой и мир, прожигаемый горькой слезой ребёнка!
Что одно без другого? Потерявший зрение и потерявший слух?
Кто несчастнее?
Только ночью иначее сердце
У иконы окна станет свечкой.
Только ночью так хочется смерти
И так ясно, что я вечен.
(A)
У меня мировоззрение озера,
Голова моей зари светлая,
Глубина моих зеркал звездная,
Как ребенок на руках ветра,
Одиночество мое чистое,
Берега моей нежности вольные,
И округлые камни истины
Сберегают ладоней волны
(A)
Неожиданно кончилось вечное лето.
От ветров и дождей я совсем поотвык.
Ночью глянул в окно и увидел Поэта,
Бесшабашной стихии услышал язык.
И откликнулось сердце на редкую милость,
Словно это случилось со мной, а не с Ним:
Что-то новое в мире кроилось, творилось
И привычный пейзаж становился иным.
Это Он, имярек, заржавевшие связи
Разрывал, отрывая от слов ярлыки,
И лепил, и ваял в сокровенном экстазе
Несказанное чудо стиха и строки.
(B)
… Снова нажимаю на «play» и снова звучит этот солнечный, ласковый, такой простой и легко напеваемый мотив 40-ой симфонии Моцарта. Перечитываю… Всё с начала… И снова душа летит…
«Несказанное чудо стиха и строки».
Слова, уже не принадлежащие кому-то одному. Слова, ушедшие в пространство.
Слова, услышанные в «сокровенном экстазе». Услышанные от….!
Не забывать бы об этом!
«Глубина зеркал звездная,
Одиночество мое чистое,
Берега нежности вольные» - здесь услышаны эти слова!
«зрению, которому всё только кажется и ничего не видится – однажды вздумается тайным зрением» увидеть то «несказанное чудо», ради которого живём и дышим, и смотримся в «глубину одиночества на вольных берегах нежности»!
Разорвите эти строки, растопчите их, раскидайте их друг от друга!
Не можете? Мне почему-то кажется, что не сможете, не захотите. И я не могу.
Я не волшебник и никогда им не буду!
Я не судья и никогда им не стану!
Я всего лишь человек, заблудившийся в трёх соснах!
Но как прекрасно это заблужденье!
Сестра наша – жизнь! (Переиначив Пастернака и потому без кавычек).
Сестра наша – Поэзия, которая всего лишь слух наш, взгляд наш, мир наш!
“Ты - наша сестра! Как давно мы с тобою в разлуке!
Нас юность сводила, да старость свела!”
Не надо ждать старости! Не надо! Она придёт сама и так некстати!
Что делим? Солнечные лучи, утренние туманы, синие озёра?
Пока ещё хватит на всех! Пока ешё…
А красота “огнём мерцающим в сосуде” всё так же мерцает!
И даже вопреки такой непохожести сосудов!…
Нет “такого обычая” у поэтов, которые - Поэты.
Есть их души, их песни, их сердца!
Которые и есть Поэзия!
***************************************************
A - Дмитрий Дрозд ( http://www.stihi.ru/author.html?Drozdd )
B - Имануил Глейзер ( http://www.stihi.ru/author.html?imanouil )
C - Алеся Юрченко ( http://www.stihi.ru/author.html?536 )
Это не обзор, не анализ, не критика. Это – заметки, которые писались по мере чтения стихов.
Поэтому некоторая бессистемность, эклектика, компиляция и разброд.
(Все кавычки без указания автора – это, конечно же, Булат Шалвович Окуджава)
Ругать можно, ругаться… – а стоит ли?…
Спасибо - Поэтам! За - Поэзию!
И – читателям тоже!
Без них они (мы) лишь одинокий тростник на пустынном берегу холодного озера!
“Единственное, чего у нас не могут отнять – это право быть порядочными людьми”
(фраза из фильма Сергея Соловьева “Чужая белая и Рябой”)
Возможно, это не о Поэзии… возможно…
А возможно, что и о ней…