И. Крюкову
Когда бы воздух ворожил…
Но воздух этого не смеет.
Парит Вермеера кувшин
по всем законам Птолемея.
И сахарная плоть струи,
которую дарует вымя,
торжественна, как той швеи
работа. Пальцами живыми
преодолевшая холста
неполноценную весомость,
швея пленительно проста,
сосредоточенно бессонна.
А третья – чтением письма
увлечена, вкушая зрелость
во чреве брезжащего сна.
И нам бы так! – Но не посмелось.
А, впрочем, не был оскорблён
подделкой сумрак близлежащий,
себя считающий нулём
в сравненье с тем, что кисть обрящет.
Так растворялись грусть и тьма,
и правда образа прямилась
над лёгким вымыслом письма,
что вовсе не письмо, но милость.
То Вермеера родство
с любой натурой, что не властна
себя судить за воровство
у мира, - подлинно и гласно.
То потаённый перенос
за грань любого переноса
письма, кувшина, женских грёз,
где жизнь – то живопись, то проза.
17.09.03